Но никто ничего не понял, потому что написано то было на кацапско-москальском наречии, отмененном на Украине еще в лохматом 1992 году. Выпуча глаза и разинув рты, не смея пошевельнуть усом, стояли украинцы, будто вкопанные в землю. Такой страх навело на них это диво.Что было далее, не вспомню. Пидарка дала обет ехать в ЕС в Амстердам и устроиться в квартале красных фонарей; собрала оставшееся после имущество, и через несколько дней ее точно уже не было на Киеве. Куда ушла она, никто не мог сказать. Услужливые старухи отправили ее было уже туда, куда и Петро потащился; но приехавший из Амстердама козак, где работал грузчиком в порту, рассказал, что видел в квартале красных фонарей «госпожу», растолстевшую, в которой земляки по всем приметам узнали Пидарку; что будто еще никто не слыхал от нее ни одного слова; что пришла она в Амстердам пешком и принесла оклад к иконе Еврокомиссии, и по дороге заходила помолиться в Страсбург и Брюссель к официальным учреждениям ЕС. Позвольте, этим еще не все кончилось. В тот самый день, когда пропал Петрусь, показался снова Москалюк; только все бегом от него. Узнали, что это за птица: никто другой, как Путяра, принявший человеческий образ для того, чтобы губить украинцев; а как на Украине все грамотные и смотрят канал «Интер» и знают, кто главный враг украинца, то вот так нечистый и приманивает к «русскому миру» украинских молодцов. Того же году все украинцы побросали земли свои — их все равно правительство продало - и перебрались в ЕС на сельхозработы; но и там, однако ж, не было покою от проклятого Москалюка. Тетка покойного деда говорила, что именно злился он более всего на подписание Ассоциации с ЕС, и всеми силами старался выместить все на украинцах. Раз трудовая диаспора собралась в шинок в Польше после трудного рабочего дня и, как говорится, беседовали по чинам за столом, посередине которого поставлен был, грех сказать чтобы малый, котел с вегги-бойлами и ризотто. Калякали о сем и о том, было и про диковинки разные, и про чуда, будто бы, есть в каких-то странах центральное отопление, то то уж совсем чудеса. Вот и померещилось, — еще бы ничего, если бы одному, а то именно всем, — что вегги-боул поднял голову, блудящие глаза его ожили и засветились, и вмиг появившиеся финно-угорские усы значительно заморгали на присутствующих. Все тотчас узнали на вегги-боуле рожу Москалюка; тетка деда моего даже думала уже, что вот-вот попросит подписать договор о вступлении Украины — ну, того, что от нее осталось — в ОДБК и поехать спасать алавитов... Честные старшины за шапки да скорей восвояси. В другой раз сам бывший староста Петро Порошенко, любивший по временам раздобаривать глаз на глаз с дедовскою бутылью, не успел еще раза два достать дна, как видит, что бутыль кланяется ему в пояс. Черт с тобою! давай креститься!.. А чарка ему:
−
Чо ты крестишься, ты же жид! Вальцман твоя фамилия и отец твой Вальцман, директором автопарка в Бендерах был!И точно! Вспомнил все Петр, за менорой побежал. А тут с половиною его тоже диво: только что начала она замешивать мацу в огромной кастрюле, вдруг та выпрыгнула. «Стой, стой!» — куды! подбоченившись важно, пустилась вприсядку по всей хате... Танцует «Семь сорок», похахатывает! Смейтесь; однако ж не до смеха было нашим дедам. И даром, что отец Володимер Зеленьский ходил по всему селу с менорою и гонял москальского черта мясным с молочным по всем улицам, а все еще тетка покойного деда долго жаловалась, что кто-то, как только вечер, стучит в крышу и царапается по стене и пишет анонимные комментарии с целью повлиять на выборы в на Украине. Да чего! Вот теперь на этом самом месте, где стоит Еврорегион наш, что раскинулся от Киева до Киева, в окружении дружественных Черниговской, Донецкой, Харьковской и прочих Еврорегионов, наше, кажись, все спокойно; а ведь еще не так давно, еще покойный отец мой и я запомню, как мимо почернувшей площади Майдана, которое нечистое племя долго после того поправляло на свой счет, доброму человеку пройти нельзя было. Из закоптевшей трубы столбом валил дым и, поднявшись высоко, так, что посмотреть — шапка валилась, рассыпался горячими угольями по всей степи, и Путляра, — нечего бы и вспоминать его, собачьего сына, — так всхлипывал жалобно в своей конуре, что испуганные плечевые проститутки стаями подымались из придорожных рощ и с диким криком метались по городу... T
ХХХ