Училище на границе

В городке была небольшая, сильно укрепленная крепость, которая спустя шесть лет после поражения при Мохаче[30] выдержала осаду турок. Две тысячи защитников крепости целый летний месяц сдерживали значительно превосходившего их силами врага и необычайной своей храбростью, и путем мудрых переговоров, ибо тогда они уже знали, с кем имеют дело. Восемнадцать яростных штурмов выдержала крепость и ее защитники: мещане, крестьяне, солдаты; после чего осаждающие выдохлись, отступились и ушли навсегда. Странно это выглядело: защищать на западной границе маленькую крепость от пришедших изнутри страны турок, когда вся страна уже опустошена и враг просто уходит на чужие земли. В этом не было бы смысла, если бы защитники не знали, что их родина — это еще и город, где они родились, и часть света, где не привыкли брить голов.

Но от бесчисленного множества турок нам уже ничего не осталось, ни единой косточки, разве что какая-нибудь турецкая пуля застряла в арке ворот дома генеральши. Но я хотел говорить вовсе не об этом.

— Да послушай же, ты, янсенист юродивый. — Я схватил Медве за руку. Мы сели на желоб.

Я очень хорошо все продумал, но, едва лишь начал объяснять, как Медве нахмурился, и мне самому все стало казаться глупым и надуманным. Отвратительным идиотизмом.

Медве встал.

— Ты за этим меня звал? — сердито взглянул он на меня.

Я тоже встал. Начал снова, пробовал объяснить по-другому. Медве молчал. Некоторое время он смотрел на меня, а потом я увидел, что он так же безмолвно хочет уйти.

Я удерживал его; и вдруг почувствовал себя таким гнусным и презренным поганцем, что начал ругаться.

— Скотина, голова дубовая, идиот безмозглый! Чего ты дожидаешься? Чтоб тебе кишки выпустили?

Медве остановился, но не отвечал, всем своим видом подтверждая: да, именно этого он и дожидается.

— Ты что, их не знаешь? Хочешь, чтобы тебя отправили на тот свет?

Его брови дрогнули. «Я этого не говорил», — думал Медве.

— Мерени остался бы тогда только с Вороном, — сказал я. — Так мне кажется. Я заметил это тогда вечером. Ты хорошо вмазал ему. Даже след остался. Но втроем с Середи мы не потянем. Сейчас легко перетянуть на нашу сторону Геребена и Гержона Сабо. И даже Бургера, я в этом уверен. Нам надо поговорить с ними. — «И тебе тоже. Тебе надо сблизиться с ними», — думал я.

Медве пошевельнулся. «Это мне ни к чему, — думал он. — Не имею ни малейшего желания».

— Значит, терпеть будем? — вне себя от ярости спросил я. — Из трусости, слабости, равнодушия, чистоплюйства и черт знает почему еще? Хотя все их ненавидят!

«Ну-ну», — думал Медве, «ну-ну», — подумал потом и я сам. Калудерски, Матей, Серафини, Фидел Кметти, Каппетер, Инкей и даже Йожи Лацкович ненавидят нас, и втайне и явно. Им больше нравится все так, как есть. И Драгу тоже. Иногда даже Цако, по его глупости. Кроме Ворона и Хомолы с Мерени снова Муфи. И Петер Халас, и вообще всякий, если уж на то пошло.

Но я все же знал, что они уже не могут рассчитывать ни на Геребена, ни на Гержона Сабо, если уж на то пошло. Возможно, теперь они уже не посмеют ничего затеять против Медве, потому что мы, даже без Бургера, все равно значительно сильнее. Мерени не станет больше ввязываться в рискованные предприятия. Именно поэтому мы сами должны начать.

— Нет, — вдруг сказал Медве, хотя я ему ничего не говорил.

— Что нет?

— Нет, — сказал он. — Мне это не нужно.

Он умчался. Я побежал за ним, но не слишком быстро. А потом снова улегся на мураву возле ямы с песком. Я видел, как Медве в одиночестве, все еще хмурясь, поправляет планку для прыжков в высоту, потом примеривается для разбега.

Я влился на него и думал: экая упрямая, самолюбивая скотина. Лежа на спине, я смотрел на плывущие по небу кудрявые облака. На душе у меня было отвратительно. Я чувствовал, что только что говорил недостойные, вызывающие тошноту глупости. Но почему? Ведь я прав. Такова жизнь.

«Ну-ну. Хорошо бы мы выглядели, Бебе», — думало что-то во мне. Или кто-то. Или те, кого во мне было множество, и мы легко читали в душах друг друга. Но безвкусный комок омерзения и отвращения прочно застрял у меня в глотке.

Я сел. Пощупал щиколотку. Боль уже прошла. Я рассеянно катал новенький диск, который Медве по пути бросил здесь. После обеда он принес его из канцелярии, чтобы потом отнести на склад спортивного инвентаря вместе со всем остальным. Медное кольцо блестело, дерево было искусно обточено на токарном станке и свежепротравлено почти до апельсинового цвета. Я понюхал его, отбросил и снова улегся смотреть на него.

Цолалто ушел за полдником, Середи заснул в траве. Борша тоже. Медве вернулся к своим пожиткам и, увидев мою расстроенную физиономию, присел на корточки рядом со мной и снова, как только что, принялся булькать. Внезапно я услышал над собой:

— Буль-буль-буль.