Училка и Чемпион (СИ)

Он усмехается, прижав меня ещё сильнее, и его руки уже блуждают по моим бедрам, а я теряюсь в этом всём, забывая о словах, о раздражении и вообще обо всём, что было до этого момента.

— Всё равно, да? — говорит негромко, а его губы снова прикасаются к моей шее, заставляя шумно сглотнуть. — Тогда почему ты такая.… напряжённая?

Его ладони ныряют под мою футболку и скользят по обнажённой коже, вызывая прострелы электричества вниз живота и куда-то в район копчика. Ощущения такие острые, словно кто-то искусственно усилил их.

— Потому что… — начинаю я, но в голове уже ничего не складывается. Всё плывёт, мысли туманом заволакивает.

Мирон отстраняется ровно настолько, чтобы снова встретиться со мной взглядом. Я смотрю в его глаза, и внутри всё снова переворачивается. Это не просто влечение или страсть — в нём что-то глубокое, и это пугает меня не меньше, чем притягивает.

— Потому что что? — его голос тихий, но в нём всё ещё слышится тот дразнящий тон, от которого у меня сердце бьётся быстрее.

— Потому что… ты меня бесишь, — шепчу я, прежде чем он снова притягивает меня к себе, и все мои слова утопают в его поцелуе.

В этот момент я осознаю, что уже не могу сопротивляться — не Мирону, а тому, что происходит между нами.

Все мои протесты, все попытки держаться холодной и независимой исчезают, как по волшебству. Его губы такие требовательные, его руки уверенно исследуют моей тело, заставляя сердце стучать ещё быстрее, а дыхание — срываться. Нас обоих накрывает.

— Ты меня бесишь, — снова пытаюсь выдавить я, когда его губы на мгновение отрываются от моих.

— Уверена? — шепчет он с лёгкой усмешкой, и я вижу в его глазах тот знакомый огонёк, который ещё сильнее меня выводит из себя.

— Да! — выпаливаю я, хотя в тот же момент мои руки сами тянутся к его спине, прижимая его ближе.

Кажется, что всё в комнате сжимается вокруг нас. Я чувствую его тепло, его силу, и у меня внутри будто расплавленный металл — то жар, то холод, то дрожь по телу. Дорофеев стаскивает с меня футболку, снова прижимая меня к стене, его руки крепко держат меня, и я чувствую, что больше не контролирую ситуацию.

Словно всё это давно вышло за рамки моего контроля. Я тону в его прикосновениях, и каждая клетка моего тела отвечает на них.

Мирон снова целует меня, и все мои протесты, все попытки держаться холодной и независимой исчезают, как по волшебству.

Его поцелуи становятся жёстче, глубже, как будто он не хочет отпускать меня, и я тоже не могу отпустить его. Моя спина касается стены, и в голове мелькает мысль, что мы где-то на грани — грани, которую я боюсь переступить, но в то же время… хочу.

— Признай, ты ревновала, — произносит он хриплым голосом, дразняще прикасаясь губами к чувствительному месту за ухом.

— Нет, — шепчу я упрямо, хотя сама чувствую, как это смешно звучит в такой момент.

— Ты врёшь, — усмехается он, снова целуя меня так, что я забываю о словах.

Мирон медленно сползает губами к моей шее, и я чувствую, как мои ноги начинают подкашиваться. Его руки уверенно скользят по моим бёдрам, когда он опускается передо мною на колени.

Я понимаю, что всё, что я могла бы сказать или сделать, уже не имеет значения. Это больше не про слова. Он уже давно сломал все мои барьеры, и теперь, кажется, делает, что хочет.

А я позволяю….

— Признай, — шепчет он, цепляясь пальцами за резинку моих спортивных штанов.

— Чёрт возьми, — выдыхаю я, понимая, что мне больше некуда деваться. — Да, ревновала.

— Вот так-то, Кошка, — улыбается Дорофеев, и в его глазах я вижу не просто победу. Там что-то большее — нежность, забота, страсть, всё вместе. Я теряюсь в его взгляде.

Дальше говорить я уже не способна. Когда Мирон стаскивает с меня штаны вместе с трусиками, я делаю глубокий вдох и откидываюсь затылком на стену, прикрыв глаза. Моё тело поддаётся полностью, а мысли исчезают. Всё, что я чувствую — это его руки и его язык.… там..

23

Мне нужна какая-то опора. Уцепиться за что-то, чтобы почувствовать, что я всё ещё на месте, что меня не снесло в пропасть бурной рекой.

Я пытаюсь ухватиться пальцами за стены, но они скользят, а ногти оставляют царапины на недавно поклеенных новеньких обоях.

Ну да и плевать сейчас мне. Всё равно.

Если бы Мирон не держал меня крепко за бёдра, я бы уже давно свалилась.

Я шепчу что-то бессвязное, ловлю ртом воздух, пока Мирон выделывает своим языком нечто такое, отчего меня начинает трясти. Колени сводит судорогой, я рефлекторно пытаюсь сжать их, но Дорофеев удерживает, сильнее только разводит.

К движениям его языка присоединяются пальцы. Сначала он гладит меня ими, а потом и вовсе ныряет внутрь, заставляя вскрикнуть. Низ живота наливается тяжестью, внизу ощущается горячее покалывание, во рту всё давно пересохло.

То, что он делает со мною — слишком откровенно.

Слишком — как и сам Дорофеев.

В какой-то момент он по особенному засасывает клитор, делает точечное движение языком, и я взрываюсь.

На искры, на осколки, на молекулы….

Кажется, что всё вокруг вращается, стены сходят с мест и вот-вот обрушатся на меня, на нас.