Училка и Чемпион (СИ)

— Ну зачем тебе этот придурок, ну? — он встряхивает меня, словно тряпичную куклу, второй рукой он хватает за скулы и крепко фиксирует, заставляя посмотреть на него. — Он ничтожество. Он никогда не оценит такую как ты, понимаешь? Ему плевать на твои чувства. Он будет трахать тёлок, как и трахал. Он же, блядь, звезда, перед ним каждая готова рогатки раскинуть. А тебе оно надо?

Взгляд у него безумный. Тёмный, полный ненависти. Она, как разлитый в море мазут, отравляет его — это видно. Годами отравляет.

— Убери от меня руки, — пытаюсь говорить твёрдо, но голос дрожит. — Быстро!

— А то что? — в тёмном взгляде — лёд. Ему плевать на меня, я это прекрасно понимаю. Он пойдёт на ужасное, только бы досадить Мирону. Жуткая догадка обжигает — он ведь и в школу пришёл работать, чтобы подобраться к Мирону. Из-за меня пришёл! Или из-за Игоря!

В следующий момент дверь кабинета распахивается с такой силой, что ее ручка ударяется о стену. Я слышу тяжёлые шаги и, обернувшись, вижу Мирона. Лицо его перекошено яростью, глаза сверкают, как у разъярённого зверя.

— Убери от нее руки, мудила! — рычит он так, что я вздрагиваю.

Илья резко поворачивается к нему, отталкивая меня. Я отшатываюсь и больно бьюсь бедром о парту.

— О, Чемпион, ну ты всю малину нам с Любашей обломал. Не мог зайти позже?

— Я тебе сейчас не то что малину, я тебе руки и ноги пообломаю, ублюдок, — голос Мирона звучит низко, мускулы вздулись, на лице всё застыло от напряжения.

Прежде чем я пытаюсь что-то сказать или сделать, Мирон в двух шагах оказывается рядом с Ильёй. Его кулак сжимается, и удар попадает точно в цель. Илья отлетает на стену, но не сдается — бросается на Мирона, и начинается драка.

Мирон двигается как на ринге: точные, мощные удары, но здесь всё иначе. Здесь не спортивное состязание, а настоящая ярость, смешанная с решимостью. Илья тоже не особенно отстает, но ему не хватает скорости и силы, как бы он не хотел.

Мирон сейчас похож на зверя. Глаза налиты кровью, губы сжаты, вены на лбу вздуты.

Я стою в стороне, прижавшись к столу, и не могу пошевелиться. Сердце бьётся как бешеное. Всё происходит так быстро, что я не понимаю, что делать. Стул летит в сторону, потом за ним переворачивается парта. Звуки ударов эхом раздаются в кабинете.

— Хватит! — кричу я, но никто меня не слышит. — Прекратите!

Мирон наконец прижимает Илью к стене, его лицо перекошено от гнева.

— Еще раз тронешь ее — клянусь, я тебя в порошок сотру, — шипит он, вдавливая Илью в стену.

Илья не отвечает, только тяжело дышит. Мирон отпускает его резким движением, но тот внезапно нападет.

И всё начинается по новой.

Мирон — чемпион России, да, но и Илья не с улицы зашел. Он явно все эти годы не только обиду копил, но и себя прокачивал. Ждал подобного момента, видимо.

— Пошли вон! — снова срываюсь на крик. Меня начинает трясти, слезы снова брызжут из глаз. — Уходите, мать вашу!

Они продолжают крушить мой кабинет, а у меня уже не остаётся сил. Просто хватаю свою куртку и уношу ноги.

Хватит с меня.

Пошли они оба к черту.

40

Выходные тянутся, как жвачка, потерявшая вкус. Я сижу дома, укутанная в плед, окруженная чашками с недопитым чаем и ворохом ненужных мыслей.

Касю гладить я уже перестала — бедная кошка сбежала на кухню, не выдержав моего нервного состояния.

Плачу, потом злюсь, потом снова плачу. На звонки Мирона не отвечаю. Телефон лежит на столе, вибрирует каждые полчаса, словно будильник, и каждый раз это как удар током. Иногда беру его в руки, смотрю на имя в списке входящих и просто кладу обратно.

Что я ему скажу? Что хочу разорвать нас в клочья, потому что его жизнь такая сложная, а моя — слишком хрупкая? Что мне больно и страшно от мысли, что он никогда не будет полностью моим?

Он не пишет сообщений, только звонит. Это его стиль — говорить прямо, не прятаться за текстом. Но я сейчас не могу это вынести. Не уверена, что смогу говорить твёрдо, а не глупо разреветься прямо в трубку.

Сижу дома в пижаме с самого утра. В животе уже пара литров чая точно, на столике пустой контейнер от торта и третья немытая чашка из-под чая. Кася возвращается из кухни и смотрит на меня с укоризненной смесью жалости и раздражения, будто не понимает, зачем я так страдаю, если можно просто свернуться клубочком и мурлыкать под одеялом.

— Ты бы тоже с ума сходила, если бы увидела, как твой котейка раздаёт вкусняшки соседской Мурке, — бормочу я в пустоту, а Кася презрительно мотает хвостом, прыгнув на подоконник.

В воскресенье, не выдержав тяжести одиночества, еду к родителям. Надеваю удобное платье, завязываю волосы в хвост. Хочется быть самой собой, без масок. Хочется почувствовать себя ребенком, хотя бы на время забыть обо всём.

Дома встречает запах борща, который варит мама. Папа читает газету в своем кресле, как всегда. Всё привычно, и эта обыденность немного притупляет мои острые переживания.

— Что-то ты не очень выглядишь, Люба, — замечает мама, но я только улыбаюсь в ответ, показывая, что не хочу ничего объяснять. Она ведь как обычно — критика во благо, по её мнению.