Я же никогда особой решительностью не отличалась. Всегда долго обдумывала каждый шаг, пыталась подстелить соломку. Казалось, что чем больше вариантов развития того или иного события я предугадаю, тем проще мне будет. Но на деле это лишь заставляло нервничать и корить себя за упущенное время.
Ладно, Радич, может ты и прав. Может мне и правда нужно выйти из зоны комфорта. Потому что я застряла. Увязла в проблемах, страхах и предательстве.
Резко выдохнув, я выпрямляю ногу, отрывая вторую от пола. Нахожу ещё один выступ, чтобы удачно её поставить.
— Отлично, — хвалит меня Семён, а потом даёт инструкцию, как лучше синхронизировать движения, чуть поправляет положение моей ступни на выступе.
Я продвигаюсь ещё на шаг вверх, оказываюсь от земли выше ещё на полметра и позволяю себе немного посмотреть по сторонам. Странное чувство появляется. Твёрдости под ногами нет, а внутри вдруг всё успокаивается. Конечно, ощущение опасности есть, но дрожь и тревога уходят, растворяются, и я уже куда смелее ставлю ногу на следующий выступ и выжимаюсь на ней.
Семён поднимается рядом. Инструктирует подробно ещё несколько шагов, а потом позволяет мне самой руководить своим подъёмом.
Я увлекаюсь настолько, что когда оборачиваюсь, то перед глазами всё плывёт — так высоко я, оказывается, уже взобралась.
Но странное дело. Будто всколыхнутая вода в стакане, видимость и восприятие тут же стабилизируются. Муть в глазах уходит, всё становится кристально-прозрачным. Дышится глубоко, но размеренно.
И это лишь зал! А как бы было круто на природе. Но, наверное, куда более страшно.
— Отдохни, — говорит рядом Семён, взбираясь по своей верёвке. — Слишком много адреналина, и у тебя начинается гипервентиляция. В реальных горах это весьма нехорошо ввиду разреженного воздуха.
— Мне нормально, — отмахиваюсь и делаю ещё несколько переходов достаточно быстро. Я уже довольно высоко и упиваюсь своей смелостью. Выхожу из зоны комфорта, как и предписывал доктор Радич. А как спускаться — потом разберусь. Обещал всему научить, вот пусть…
А потом у меня соскальзывают пальцы. Это случается всего за мгновение, за долю секунды, но этого хватает, чтобы рухнуть с вершины уверенности в себе и своих силах в пучину тошнотворного страха.
Я даже вскрикнуть не успеваю, когда все четыре мои точки опоры эту самую опору теряют и я оказываюсь в воздухе. Сотые доли секунды проживаются как часы. А потом моё запястье сжимается в стальном кольце мужских пальцев.
Семён ловит меня за руку, но я, оказывается и так не падаю. Ожидаемого столкновения нет, и я даже не сильно удалилась от того места, где оборвалась.
Страховка.
То, что я обычно делаю — страхую себя на все предполагаемые случаи. Но в этот раз я не думала о ней, это за меня сделал другой человек. Семён Радич. Да, это просто верёвка в клубе скалолазания, но почему-то я внутренне воспринимаю это острее. Важнее. Я позволила другим позаботиться обо мне, и меня не подвели.
Может, мне это кажется большим, чем есть на самом деле, но для моей собственной психики это прецедент.
Семён мягко отталкивается от скалы, и мы плавно спускаемся вниз. Мягко приземлившись на ноги, я не сразу ловлю равновесие.
— Это было круто, — говорю на эмоциях, потому что я действительно переполнена ими. Смена положения тела в пространстве, сложность подъёма, ощущение полёта при спуске, приземление и даже обрыв — всё это принесло массу впечатлений, хотя и заняло минут пятнадцать-двадцать, не более.
— Я планировал дать тебе уйти вверх, а самому отстать, но ты решила форсировать события.
— Зачем? Чтобы благосклонно дать мне почувствовать себя крутой? — улыбаюсь.
— Нет, чтобы попялиться на твой зад.
Радич был бы не Радич, если бы не сказал нечто подобное. Поэтому я просто качаю головой, закатив глаза, чтобы не ввязываться в полемику, в которой он смутит меня ещё сильнее.
Странно, но больше не единого пошлого намёка или шутки от него не поступает. Ну кроме замечания вскользь о форме люля-кебаб, который мы заказали в придорожном кафе.
Говорим в основном о скалах. Семён рассказывает о недавних соревнованиях, о своей мечте про подъём в Альпах. О видах снаряжения и о том, какие бывают подъёмы.
Он сейчас другой. Совсем не такой, как на парах в университете. Будто там его подменяет плохой брат-близнец.
— Ну а ты, — откусывает кусок от ломтика картошки фри. — Почему училка?
Вопрос застаёт меня посреди размышлений о нём самом.
— М-м… — пожимаю плечами. — Не знаю. Я после школы просто пошла и отнесла документы в пед. Мне нравился иностранный, но в университеты на переводчика бы я не поступила. Туда протаскивали либо своих, либо с самыми высокими баллами ЕГЭ, а я едва не завалила математику. Пед показался компромиссом, ведь там был факультет иняза.
— А потом? Сейчас много перспектив для хорошо владеющих английским.
— А потом мне понравилось преподавать.
— Но ты всё же подумай, — говорит, откинувшись на спинку. — А то мне не нравится, что на тебя все пялятся в универе.
На паре бы я ему жёстко ответила. Но сейчас почему-то теряюсь. Даже глаза опускаю и губы закусываю.