Училка и мажор

Высотки остаются позади, и мы едем по частному сектору. Дачи, как я понимаю. Тревога шевелится где-то глубоко, но её перекрывает злость. Как бы там ни было, но это Паша. Я давно его знаю, но сейчас этот потемневший, странно поблёскивающий взгляд напрягает. Пока Паша следит за дорогой, я незаметно, будто наклонилась поправить ремень безопасности, заглядываю в карман куртки и, включив геолокацию, отправляю метку Семёну. Звук тут же ставлю на бесшумный. Радич импульсивный, может сразу перезвонить, а что-то мне подсказывает, что это только накалит обстановку.

Хоть бы он догадался, зачем я отправила ему это, а не отмахнулся или посмеялся. Ведь мне снова не на кого надеяться, кроме как на него.

Паша останавливает машину у небольшого деревянного домика за невысоким сетчатым забором. Вокруг такие же домики, но не все освещены. Далеко не все. В этом нет ничего удивительного, ведь сейчас зима, и мало кто решает вечером перед рабочей неделей отправиться на дачу.

Паша обходит машину и галантно открывает мне дверь. Он всегда умел напустить джентльменского дыма. Где нужно улыбнуться, где-то даже к руке приложиться губами, если это соответствовало его интересам.

— Паша, к чему это всё? Поговорить можно было и у меня во дворе на улице или, на крайний случай, в машине.

— Ты же знаешь, что я не люблю наспех.

Он кивает, приглашая подняться на крыльцо. Покачав головой, я иду за ним. Толку пререкаться? Мне очень хочется уйти, но куда я пойду? Зима, почти ночь, и я неизвестно где в неизвестном дачном посёлке.

— Заходи.

Он открывает дверь. В небольшой гостиной развешены тёплые гирлянды-фонарики, на стенах наши с ним фотки, а посредине небольшой накрытый столик.

— Паша, к чему это? — качаю головой.

— Вась, — он хватает меня за руку и утаскивает внутрь. — Давай поговорим, давай помиримся. Я без тебя не могу, понимаешь? Люблю! Не хочу без тебя, Василина! Не фартит мне без тебя!

Я смотрю на него в немом шоке. И как после всего можно было додуматься до этого спектакля? При этом ещё и оскорблял меня сегодня у подъезда. Отличный способ примириться, что ж.

— Так любишь или не фартит? — хмыкаю. Я всегда была человеком прямым и открытым, но сейчас во мне вдруг проснулась стерва. — Паша, ты в себе вообще?

Он суетливо достаёт зажигалку из кармана, чиркает ею и подносит к фитилю одной свечи на столе, а потом второй. Огоньки слабо загораются, а Паша вдруг плюхается на одно колено.

— Ну хочешь — давай поженимся! Выходи за меня, Вась! Ты ведь семью хотела.

— Боже, Паша, ты совсем не понимаешь, что ли…

Я выдёргиваю свою кисть из его пальцев и делаю несколько шагов назад. Охаю, когда Паша резко поднимается и наступает на меня. Хватает за руку и дёргает на себя, прижимается.

— Пусти, Паша, — пытаюсь вырваться, но он будто с цепи сорвался.

Паша хватает меня за подбородок, удерживает, сжимая и причиняя боль, а потом пытается поцеловать.

Меня накрывает жуткой волной отвращения. Я не хочу, чтобы он касался меня! Былого желания, любви, как мне казалось, нет и в помине. Меня тошнит от его близости, от его запаха, от прикосновений. Собрав все силы, я пытаюсь его оттолкнуть, но у меня не выходит. И тогда впиваюсь ногтями ему прямо в лицо.

— Ах ты сука! — рычит Паша и вдруг я теряю ориентацию в пространстве от неожиданной боли.

Он ударил меня! Ударил по лицу! Звон в ушах на несколько мгновений заглушает все остальные звуки, но тут меня прошивает болью снова, когда Паша хватает меня за волосы и сильно их сжимает у кожи. Кажется, вот-вот с корнем вырвет.

— Шлюха ты, Вася, — его голос наполнен такой ненавистью, которой я никогда в принципе не слышала от него. — Ебёшься с мажорчиками на спортивных тачках, а я тебе тут семью, замужество предлагаю. А может мне просто отодрать тебя, и ты снова меня полюбишь, а? Заодно и фотосессию сделаем.

Он толкает меня к дивану, валит лицом в спинку и сдёргивает куртку, больно ободрав кожу на кистях заклёпками.

Из глаз против воли начинают течь слёзы, но внутри рождается дикая ярость. Я изворачиваюсь и толкаю его ногой прямо в пах. Паша от неожиданности отшатывается и оступается, цепляется за угол столика и падает, опрокинув его. И только потом взвывает, схватившись за яйца.

— Тварь! — хрипит, завалившись на бок и скуля.

А я взвизгиваю от испуга, когда от упавшей свечи занимается пламенем сначала лёгкая ткань скатерти, а потом и накидка на диван.

В каком-то ступоре отступаю назад и вжимаюсь спиной в стену, наблюдая, как пламя уже съедает и коврик на полу, и сухую экибану в высокой вазе в углу, взбирается по шторе. И так быстро! У меня уже глаза начинает резать от дыма.

Паша переворачивается и поднимается на коленки, кашляет. И тут у меня будто щёлкает. Я вздрагиваю от знакомого голоса, что надрывно зовёт меня по имени снаружи.

— Василина! Василина!

Бросаюсь к двери и распахиваю её, отчего огонь сзади отвечает потрескиванием.

— Вася!

— Семён! — с рыданием и дрожа бросаюсь на шею Семёну и захожусь в кашле.

23

— Тихо-тихо, — отрывает меня от себя, обхватывает ладонями мою голову и внимательно смотрит в лицо. — Пидор этот где?