Училка и мажор

— Какого чёрта ты села к нему в машину? — напирает сразу, будто всё это время с трудом сдерживался. — Затащил? Или угрожал?

— Не затаскивал, — отвечаю, смешавшись.

— Тогда нахуя, Адамовна? Решила шанс дать?

— Нет, — отвечаю возмущённо, но с полным ртом получается как-то смешно. Однако, Семён сейчас совсем не настроен шутить.

— Тогда зачем? Фоткой той терроризировал?

Бьёт в цель. Неужели, прочитать меня так легко? В ответ я утвердительно молчу, а Семён снова злится.

— Василина, что у тебя в голове? — касается указательным пальцем моего лба. — Скажи, кому нужны твои сиськи, да ещё и в лифчике, чтобы так подставляться?

Тушуюсь, опуская глаза. Страх, который я возвела в своей голове до невероятных высот, из-за которого действительно подвергла себя опасности, хотя всё внутри протестовало и кричало “sos”, сейчас вдруг после слов Семёна обесценивается. Сжимается, уменьшается в размерах и уже совсем не кажется чем-то катастрофичным.

— Никто в универе и не пикнул бы, понимаешь? Мало ли какой-то преподше прифотошопили бы сиськи. Никто бы не стал проверять, что фотка со стока и оригинальная.

То, что несколько часов назад казалось концом света, теперь сужается до банальной даже не неприятности, а досадного минутного недоразумения. А я раздула себе. И чуть было сильно не пострадала.

— А ещё никто бы не посмел пялиться на твои сиськи, Адамовна, — его голос вдруг меняется, приобретает едва различимую вибрацию. Она воспринимается даже не на слух, а скорее каким-то особенным внутренним чутьём. — Потому что это можно только мне.

Последняя фраза срабатывает как искра. Внутри что-то щёлкает, и мы одновременно подаёмся друг другу навстречу, едва ли не сталкиваясь. Предохранители сгорают, и вся эта огненная, кипящая внутри лава находит свой выход в крепком сплетении тел.

Тот самый звенящий колокольчик разума затихает, замирает, позволяя мне сорваться в пропасть. Мы врываемся друг в друга, словно обезумевшие.

Наши губы спаиваются, языки борются, а руки прижимают так крепко, что становится нечем дышать. Пульс учащается с каждым прикосновением. В голове шумит от осознания собственного сумасшествия, когда Семён, подхватив меня под бёдра, несёт к кровати, а потом буквально швыряет на неё. Взбирается сверху и одним резким движением рвёт на мне кофту.

— Мои сиськи, — говорит, обжигая обнажившуюся кожу взглядом. — Только для меня.

А потом припадает к нежной коже ртом. Лижет, целует, покусывает, заставляя выгибаться и стонать. Сжимает мою грудь в ладонях, мнёт её, снова и снова выводя на ней влажные узоры.

— Офигенная, — шепчет, опуская чашечки бюстгальтера и открывая грудь полностью своему взгляду.

Сжимает пальцами мои соски, ласкает их языком, заставив затвердеть до боли. Такое пылкое восхищение моей грудью приносит мне невыразимое удовольствие и взвинчивает возбуждение на тысячу процентов.

— Василина, я больше не могу терпеть, — нависает надо мною, глядя в глаза и касаясь своими губами моих, обхватывает и прикусывает подбородок. — Я так давно и сильно тебя хочу, что на ласки сейчас абсолютно не способен. Можно я в первый раз тебя прямо сейчас протараню, а позже мы поиграем?

Его честность хлещет, как пощёчина. Мне бы оскорбиться, потому что я и так, словно ведьма-преступница, сгораю на костре, но внезапно эта его пошлая напористость распаляет меня ещё больше.

Я, блин, тоже не хочу сейчас играть. Я хочу, чтобы он сделал это! Чтобы взял со свойственным ему напором, чтобы протаранил, трахнул, поимел. Хочу быть его. Мне это надо сейчас. Сильно. Позарез.

— Долго болтать ещё будешь? — обхватываю его затылок и, притянув голову ещё ближе, смотрю в глаза, окончательно падая в пропасть.

— Понял, — ухмыляется, а через несколько коротких напряжённых секунд я чувствую вторжение.

24

Семён

Как. В ней. Охуенно.

В полной мере понимаю выражения Марка “от неё яйца к глотке подкатываются”. Я не понимал, как от телки может так переть.

Вот это оно. Теперь понял.

Ноги дрожат — так кайфово.

И почему так? У любой другой такая же физиология, но именно Адамовну хотелось до скрипа зубами. Запах её будоражащий, улыбка такая, что сразу начинаешь представлять, на какие дивные вещи способны эти самые губы. А сиськи-и-и!

Они у неё охренительные. Большие, округлые, упругие, на ощупь кожа нежная. Улёт просто наблюдать, как они колышутся, когда она, лёжа на спине сейчас, выгибается от каждого моего толчка.

Мне по кайфу такая отзывчивость. Куда интереснее, чем скромное сопение. Горяча моя училка. Огненная.

У меня большие планы на тебя, детка.

Развожу её колени шире и вытаскиваю член. Слишком хорошо мне, чтобы быстро кончить. А я точно отстреляюсь вот-вот.

— Ка-айф, — тяну, прикипая взглядом к разбудораженной влажной женской плоти.

— Что ты делаешь? — севшим голосом спрашивает Василина, приподнявшись на локтях.

— Смотрю на тебя, — отвечаю, сжимая член в руке. Подрочить на неё так же офигенно было бы, как трахнуть. Хотя, нет конечно же, не так. — Нравишься.

— Ты мне тоже, — прикольно наблюдать, как её щёки становятся пунцовыми. — Но давай лучше продолжим.