Училка и мажор

Не скрою, это приятно, когда тобой вот так восторгаются. Чувствовать себя красивой, желанной, ловить на себе его горящие взгляды…

— А так? — его ладонь скользит под водой и накрывает промежность.

Вздрагиваю — настолько там всё чувствительное. Но он неумолим. Снова трогает, ласкает, проникает внутрь пальцами и снова выныривает. Кружит, гладит, трёт, пока и так растревоженную плоть не простреливает острой приятной вспышкой.

— Ещё один оргазм за сегодня, и я уже не очнусь. Ближайшие сутки так точно, — выдыхаю, откинувшись затылком ему на плечо.

— Проверим, — шепчет в ухо, прикусывая мочку.

Выйдя из ванной, я кое-как вытираюсь и почти валюсь в постель. Кажется, моя батарея села до нуля. Даже то, как Семён падает рядом, я уже воспринимаю будто в тумане. Проваливаюсь в сон моментально.

Просыпаюсь от того, что мне холодно. Покрывало сползло на пол, я лежу в постели одна. Семёна рядом нет.

Хочется прикрыть глаза и провалиться в сон снова, но надо прикрыться. Да и без Семёна мне как-то неуютно.

Однако я не обнаруживаю его ни в душе, ни в кухне. Его нет в домике вообще, во дворе тоже. А ещё нет машины.

Куда он подевался? Уехал? Зачем?

Он непредсказуем. Может, что-то случилось, а может ему просто захотелось купить колу. Но если бы что-то действительно произошло, он бы разбудил меня, ведь так?

Набираю его, но он недоступен. Внутри становится тревожно. Вот если бы не звонила, может, меньше бы переживала. А так этот безжизненный голос в трубке только нервы расшатывает.

Ну что такого могло произойти? Может, у него просто закончились сигареты.

Решаю успокоиться и подождать. Вернётся. Он бы не оставил меня тут.

Сначала я сижу на кухне, пью кофе. Потом внимательнее рассматриваю убранство дома, особо зависнув на картинах в гостиной. Даже душ принимаю.

Время тянется как резиновое. Но всё же оно идёт, а Семёна все нет. Час проходит, второй. Я уже не могу усидеть на месте и начинаю мерять шагами пространство от кухни и до двери через гостиную. Туда и обратно. Снова и снова.

И когда мне кажется, что нервы так натянуты, что как тонкие струны начнут сейчас лопаться по одной и скукоживаться в завитки, ворота забора снаружи поднимаются, а в окна ударяет яркий свет фар.

Ну я тебя сейчас, Радич!

Машина въезжает во двор, сминая дорожку и клумбу, на которой завёрнуты на зиму в пакеты небольшие кустарники.

Что-то с ним не то…

Автомобиль открывается, выпуская тяжёлый бит басов, что в тишине зимней ночи разносятся по округе особенно громко, заставляя меня вздрогнуть.

Я, не моргая, наблюдаю, как Семён выходит из машины и размашистым шагом идёт ко мне.

Распахивает дверь и вваливается.

Пьян?

Глаза горят, желваки натянуты, но непохоже, что он под алкоголем. Это что-то другое.

Злость? Ярость?

С трудом сдерживаю вскрик, когда вижу, что его руки и куртка в крови.

— Сёма, что случилось? — подаюсь к нему, но торможу под острым, словно лезвие, взглядом. Останавливаюсь в полуметре.

Он проходит мимо, включает воду в раковине в кухне и, скривившись, подставляет руки.

— Нормально всё, Адамовна, — отвечает сквозь зубы, а потом резко выдыхает и добавляет уже спокойнее: — Теперь уже нормально.

Замечаю, что его руки не изранены. Несколько царапин, но они вряд ли так кровят. Значит, кровь не его.

Она…

О, Боже!

— Семён, ты ездил к Паше?! — осеняет меня.

В ответ он молчит. Но я и так понимаю, что да!

— Зачем? Для чего? Сёма, ты слышишь?

Начинаю злиться. Я, вообще-то, с ним разговариваю, а с него как с гуся вода. Спокойно себе умывается, потом бумажными салфетками вытирает лицо и руки. На меня и внимания не обращает.

— Цыц, Адамовна, — бросает обидное. — Я сам разберусь, пиздить мне мудака, обидевшего мою тёлку или нет, ясно?

Я столбенею. Не ожидала такого отпора. Ещё и голос повысил.

— Знаешь что… — в носу вдруг начинает пощипывать. Ну вот ещё не хватало сейчас тут перед ним слякоть развести. — Да ну тебя!

Конечно, никуда я сейчас отсюда не уйду. А хочется! Но топать в четыре утра где-то за городом было бы верхом идиотизма.

Поэтому я возвращаюсь в постель и заворачиваюсь по самый нос в покрывало.

— Василина, — слышу мужской ровный голос, но в нём чувствуются предупреждающие нотки. — Не выёбывайся. Надо было — съездил. Твой бывший хуёво догоняет, пришлось объяснить. Или ты хочешь ещё подлянку от этого червя?

Не отвечаю. Чувствую себя капризной малолеткой. Но вообще-то я правда против этого насилия! Зачем? Ну его этого козла Пашу.

Но… признаться, приятно, что за тебя вступаются.

— Адамовна, выползай из кокона. А то сейчас вытряхну сам.

Не шевелюсь. Обиделась, значит, обиделась. А когда понимаю, что остаюсь в полной тишине целых несколько бесконечных секунд, то снова встревоживаюсь. А вдруг он рассердился, что я не ценю то, что он разобрался с моим обидчиком, и снова уехал?

И стоит мне только лишь подумать об этом, как одеяло с меня будто порывом ветра срывает.

— Ну пиздец тебе, Снежная королева, — слышу жёсткое, а потом попадаю в плен. И мне очень доходчиво, в разных позах поясняют, что “выпендриваться не стоит”.

* * *