Училка тоже человек

Татьяна вернулась. Под непрекращающееся «рр-аф-аф» за стеной написала заявление и понесла участковому. Участковым оказался долговязый паренек, на вид немногим старше ее учеников. Уши большие, оттопыренные, прозрачно пламенели под бьющим из пыльного милицейского окна солнцем. Чебурашка. Он вяло выслушал вдохновенную Татьянину речь и взял бумагу без энтузиазма. На прянично – розовом от прыщей и веснушек лице читалось: «Бесятся тут с жиру».

«Лимитчик, – в свою очередь неприязненно определила Татьяна. – Дрыхнет в своей общаге без задних ног под магнитофонный рев. Сурок деревенский».

«Рр-аф-аф-аф! «-ждало ее за стеной. Татьяна включала на всю громкость телевизор, мерила комнату шагами, стиснув зубы. Может достать крысиного яду, нафаршировать сосиски… Или подманить дьявольское создание с медоточивыми глазами к себе в квартиру, захлопнуть дверь. Попалась, дрянь такая! И – в заранее приготовленный мешок, и – в ванну, предварительно налитую водой. И – сладостная, благословенная, долгожданная тишина. Оттого что, она знала, никогда в жизни не решится на подобное, от омерзения к самой себе за то, что до такого додумывается, от безысходности заходилась злыми слезами, ожигающими щеки.

Первый урок был в 5 «в». Зевая, засыпающим голосом начала диктовать «Школьный корабль». Вялость наваливалась, и было жутко от мысли, что прошло только пять минут после звонка и нужно диктовать текст песни и разучивать песню с 5 «в», потом с 5 «г», потом, ни к селу ни к городу, «окно», потом пятый «а». А еще приходилось тратить энергию на поддержание дисциплины, которая у Татьяны отчаянно хромала…

Осмотрелась, остановила взгляд на классной палочке-выручалочке, старосте Кате Пташук. «Катя, подиктуй». Сама присела на подоконник, виском прислонилась к прохладной белой раме. Катя от старательности таращила глаза, тщательно диктуя: «Сей-час на-ша вах – та у школьной доски, так значит, немного мы все мо-ря-ки».

Татьяна очнулась от тишины, оттого, что у нее резко мотнулась голова, и она чуть не рухнула с подоконника. Хорошо, что по эту сторону, третий этаж все-таки. Катя давно закончила диктовать и ушла на свое место. Кто-то смущенно хихикнул. Кто-то отвел глаза. Дома расскажут, как училка уснула прямо на уроке. Чей-нибудь папаша просветит чадо: «Это, сынок, она ПОСЛЕ ВЧЕРАШНЕГО… Училка, она тоже человек». Ужас. Дойдет до завуча…

«Кажется, я заболела, ребята, – кашлянув, начала искать выход из неудобного положения Татьяна. – Ночью температурила, не спала». С предпоследней парты акселерат Вахрушев ломающимся баском поучительно изрек: «Женщины, Татьяна Петровна, должны много спать. А мужчины – много есть». Все засмеялись: «Ой, мужчина нашелся». Спасибо тебе, Вахрушечка.

Во дворе ей встретился лопоухий участковый. Под мышкой – твердая коричневая папочка. Не останавливаясь, буркнул: «Ваше заявление удовлетворено. Хозяева пса усыпили». Видно было, что он презирал вздорную гражданку Вагину. Татьяна посмотрела на себя глазами Чебурашки и полностью разделила его точку зрения. «Лучше б таких хозяев усыпляли», – крикнула она ему в спину, чтобы что-нибудь крикнуть. Уже отойдя, Чебурашка остановился и зачем-то сказал: «А собачка у стариков одна была, вместо детей. Семнадцать лет с ними жила». Дома Татьяна представила картину собачьей казни на ветеринарном жестяном столе. Как останавливаются и мутнеют медовые глаза…

Такая вот вышла дама с собачкой в современном варианте.

«Не фашисты страшны, а соседи», – вычитала где-то Татьяна. Их непрошенное присутствие давало о себе знать всегда и всюду, бесцеремонно влезало в Татьянино бытие из всех щелей и углов, со всех четырех сторон света. Никуда от него не деться. Это была вездесущая многоголовая гидра, и на месте отрубленной Татьяной головы тут же вырастало шесть новых. Одна такая голова вызрела, была выпестована прямо над Татьяниной квартирой, этажом выше.

Жила там Татьянина приятельница Соня Мицик, воспитывала двух сынов – близнецов. Папа у них сбежал, когда Соня еще лежала на сохранении. Татьяна помогала подруге: бегала за детским питанием, давала маленьким Мицикам бесплатные уроки музыки. С Соней устраивались девичники «за рюмкой водки сладкой», поверялись друг другу подробности знакомств, время от времени случавшихся по объявлениям в брачной газете. Иногда плакали, иногда смеялись.

Смех смехом, а последнее Сонино газетное знакомство взяло да и закончилось свадьбой. И какой свадьбой: с метровыми куклами, оседлавшими «мерседесы», с цыганами и икрой, со стелющейся перед молодыми дорожкой из новеньких металлических пяти-и десятирублевиков.

В первое время Соня еще забегала к подружке, плакалась на трудности новорусской жены. То с липовых больничных неделями не вылезала: не пойдешь же на работу вся в засосах – муж оказался человек темпераментный, себя не контролировал в таких («ну сама понимаешь каких, дело молодое») ситуациях. То ухо рвалось под тяжестью бриллиантовой серьги, мужниного подарка.