Читаем Учимся читать быстро полностью

Что может быть прекрасней наступления весны. Время, которое является пробуждением природы ото сна. За несколько часов, а может и за ночь подтаял снежок и вот уже по деревенским улицам побежали наперегонки веселые весенние ручейки. Вода смывает грязь на своем пути, мелкие щепочки и пушинки и несет все это дальше. В лужах отражается небо, голубое и бесконечное. По небу величаво плывут облака. С крыш капает вода, кое-где она льется тоненькими ручейками. Везде еще грязно, но это не надолго. Скоро снег подтает и сквозь теплеющую землю пробьется травка, тоненькие былинки, которые упрямо поползут вверх, к солнышку. Воробьи суетятся на деревьях. Они порой поднимают такой гвалт, что ничего нельзя услышать из-за их крика, но никто не ворчит и не гонит птиц. Везде чувствуется весна. Она торопиться принести тепло на землю, обогреть, приласкать солнечными лучиками. Кое-где снег еще остался, но это не надолго. Вот солнышко пригреет посильнее, и эти упрямые сугробики растают, и открою землю солнцу. А вы только представьте себе этот ни с чем не сравнимый запах весны. Сердце наполняется непонятной радостью и весельем, но вместе с тем иногда чувствуется легкая грусть. Ночи теплеют, дни становятся дольше. Что может быть прекраснее ранней весны?

Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и все летит: летят версты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток, летит с обеих сторон лес с темными строями елей и сосен, с топорным стуком и вороньим криком, летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в этом быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, – только небо над головою да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны. Эх, тройка! Птица-тройка, кто тебя выдумал? Знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи. И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро живьем с одним топором да долотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик. Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит черт знает на чем; а привстал, да замахнулся, да затянул песню – кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге становившийся пешеход – и вон она понеслась, понеслась, понеслась!.. И вон уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух.

...

Н. В. Гоголь «Мертвые души»

Кажется никто так красиво не писал про русскую тройку, как Гоголь. Действительно, только в удалой России могла появиться она на свет, там, где мыслят и живут с размахом, где нет места тоске и скуке. Тройка олицетворяла собой Россию. Эти бубенцы, разлетающиеся гривы, крики мужиков с поводьями в руках… А этот скрип полозьев по снегу, а грохот колес по проселочным дорогам и по булыжным мостовым…

Тройки несли горе и радость, плохие и хорошие вести. Как замирали сердца, когда тройка, звеня и громыхая, подъезжала к дому, и как сжималось оно, когда тройка скрывалась вдали. Что они увозили? Почему их так ждали? Почему мы до сих пор при слове «Россия» вспоминаем слово «тройка».

Да потому что это мы, русские люди, не терпим промедления и всем нам хотелось бы разок сесть в тройку и унестись туда, где можно оставить заботы и тревоги. Кто знает, может там, где скрывается на повороте тройка, остаются все горести и ждут нас радость и спокойствие.

В седьмом часу вечера я, напившись чаю, выехал со станции, которой название уже не помню, но помню, где-то в Земле Войска Донского, около Новочеркасска. Было уже темно, когда я, закутавшись в шубу и полость, рядом с Алешкой уселся в сани. За станционным домом казалось тепло и тихо.

Хотя снегу не было сверху, над головой не виднелось ни одной звездочки, и небо казалось чрезвычайно низким и черным сравнительно с чистой снежной равниной, расстилавшейся впереди нас.

Едва миновав темные фигуры мельниц, из которых одна неуклюже махала своими большими крыльями, и выехав за станицу, я заметил, что дорога стала тяжелее и засыпаннее, ветер сильнее стал дуть мне в левую сторону, заносить вбок хвосты и гривы лошадей и упрямо поднимать и относить снег, разрываемый полозьями и копытами. Колокольчик стал замирать, струйка холодного воздуха пробежала через какое-то отверстие в рукаве за спину, и мне пришел в голову совет смотрителя не ездить лучше, чтоб не проплутать всю ночь и не замерзнуть дорогой».

...

А. Н. Толстой «Метель»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки