Учись слушать. Серфинг на радиоволне

Музыкант и художник Герман Виноградов – с фотографией духовного наставника, белобородого Порфирия Иванова, народного мыслителя и целителя. Здесь, в своей квартире, он впервые реализует звуковую инсталляцию, называя ее «Бикапо». Две кошки сопровождают его по жизни, одна черная, другая белая. А однажды у острова Ньюфаундленд маленький корабль с Германом на борту окружила стая китов, они плавали вокруг, ныряли под суденышко, – он и сейчас слышит их голоса.

Что же такое жизнь, а что искусство, спрашиваем мы Германа Виноградова? И то и другое – всего лишь легкий звенящий звук Небесного леса. Иногда громкий, иногда тихий, но никогда не исчезающий для того, кто умеет слышать.

«Чирк!» – занялся огонь в металлической сетке для яиц. Пламя перекидывается из сетки в сетку. Огромный огненный столб ударил в щит! А Гарик в это время в бубен бьет, гудит в английский рожок…

– Я всю жизнь прожил на шумном Садовом кольце, – рассказывает Гарик. – И в один прекрасный день мне удалось превратить этот звуковой хаос в явление благородное, преобразив его посредством инструмента, который я называю “кагуди”, что представляет собой трубу, высунутую на улицу и улавливающую шум. В нее вставлен микрофон. Уличный шум возбуждает собственное звучание трубы, каждая проезжающая машина задает свой лад и ритм. Так выражается идея свободной вибрации, к ней я всегда неосознанно стремился…

И мы даем «техно» Садового кольца. Нельзя упускать такие живописные средства, заменять их сплошным говорением!

К добыче шумов стоит относиться с не меньшим азартом и пониманием, чем к записи разговора с героями. Вообще запись шумов – вещь сама по себе захватывающая. Радиожурналист обязан быть их фанатиком и собирателем. Разумеется, использовать это дело надо с умом, не перебарщивая.

Как-то раз, путешествуя по Японии, я встретила высокого худого норвежца, ходившего от селения к селению в горах острова Хонсю. Звали его Стол. Профессор художественной школы в Осло, он вел там занятия по саунд-арту. Это искусство, полностью построенное на звуке: вместо кистей и красок в нем используются звуковые вибрации.

Человеческая речь, оттенки голосов, интонации – тоже палитра красок.

Профессор Стол записывал встречных японцев, чтобы построить инсталляцию в виде карты тех мест, где он побывал. Через какое-то время в музее Ичихары я увидела его творение. Это был воссозданный рельеф горной местности с точно обозначенными населенными пунктами. Когда зритель подносил руку к одному из них, включались динамики, и в зале слышались голоса жителей этого городка или деревеньки. Они рассказывали истории о себе, о своей любви, о месте, где родились и живут.

Зрители простирали ладони над этой маленькой землей и слушали живые голоса ее невидимых обитателей. Музей как будто заполнился жителями гор. Их было много, и каждый говорил о своем, вливаясь в грандиозный человеческий хор, объединяющий всех нас, живущих по разным уголкам Вселенной.

Певец и композитор Том Уэйтс говорил, что его любимый звук издает жарящийся на сковороде бекон. Если вы его запишете и проиграете задом наперед, то он будет трещать и пощелкивать, в точности как старая пластинка на 33 оборота. А такую пластинку сейчас не так просто найти…

Среди вопросов, наиболее волнующих Уэйтса, был такой: могла ли Элла Фицджеральд разбить бокал своим голосом?

«Самая странная запись в моей коллекции, – сказал он в одном из интервью, – это пластинка “Лучшее от Марселя Марсо”[15], выпущенная в семидесятые одной лос-анджелесской конторой. Там было сорок минут тишины, а потом аплодисменты. Продавалась она превосходно, естественно, я ее себе тут же купил. Я люблю ее ставить, когда приходят гости, и меня безумно раздражает, когда кто-то начинает разговаривать во время прослушивания».

Однажды Том Уэйтс увидел на улице бездомного старика. Тот перебирал какие-то предметы в мусорном баке и напевал песенку, из-за которой Том забыл, куда он шел:

It’s a time, time, time to love,
It’s a time, time, time…
It’s a time, time, time to love,
It’s a time, time, time…