Учись слушать. Серфинг на радиоволне

К тому времени Динка стала москвичкой, но такой, окраинной. Большой семьей – муж Боря Карафелов, живописец, сын Дима и маленькая дочка Ева – они жили в крошечной квартире в обшарпанной пятиэтажке на улице Милашенкова, напротив пивзавода Будаева. Этакий московский Гарлем. В подъезде вечно крики, ругань, пьяные драки.

– Маринка! Сегодня мне надо было встретить на автобусной остановке моего американского переводчика, – рассказывала она. – Я прибралась в квартире, принарядилась, а когда вышла из подъезда на улицу, кто-то из окна бросил в меня яйцо. И попал!

«Разница между комической стороной вещей и их космической стороной зависит от одной свистящей согласной», – сказал Владимир Набоков. Такое впечатление, что ироничный взгляд Дины вперед нее появился на свет и, бросив этот взгляд на мир, она узрела в нем натуру. Недаром нам с ней понравился анекдот фотографа Миколы Гнисюка.

В утробе матери сидят двое близнецов. Один у другого спрашивает:

– Как ты думаешь, ТАМ есть жизнь?

– Не знаю, – отвечает второй. – ОТТУДА никто еще не возвращался.

…Когда уезжала от меня Динка в дальние страны, в теплые края, она подарила мне на прощание голову африканца, выполненную из терракоты в реалистической манере и в натуральную величину.

– Еле добралась до тебя, – сказала она своим неподражаемым голосом, явившись ко мне среди бела дня, чего с ней никогда не бывало: днем она обычно работала. – Я шла по улице с этой непокрытой головой, нежно прижимая ее к груди, – и хотела пройти так в метро мимо контролера. Вытаскиваю из кармана проездной, а она мне говорит:

«Гражданочка! Одну минуточку! Вы вот часть тела несете, за часть тела – как вообще?..» Я говорю: «Это же скульптура». А она – знаешь, как они это делают? – свисток в зубы и грудью на тебя: «За часть тела, – мне говорит угрожающе, – собираетесь оплачивать проезд?»

– Я отвечаю терпеливо, – рассказывала Дина. – «Поймите, это фрагмент скульптуры Родена, был такой замечательный французский скульптор, может быть, вы слышали – его выдающиеся работы “Поцелуй”, “Весна”, “Мыслитель”»… Та немного смягчилась, но говорит очень строго: «Зачем же вы ее несете тогда просто так? Ведь неприятно же смотреть! Голова без тулова?» «А что мне с ней делать? – спрашиваю. – Куда ее?» Она говорит: «Ну, в сумку положите». Я говорю: «Вот, авоська в кармане плаща». – «Ну, в авоську». Я положила голову негра в авоську, и она, качаясь, поплыла со мной рядом по перрону…

Мы водрузили голову ко мне на шкаф, чтобы Саймон (так звали Динкиного африканца) обозревал с высоты окрестности.

– Видишь, – она говорила, – какой у него высокий лоб, глаза какие выразительные. Кажется, он вобрал в себя все мастерство Родена.

– Только бы он мне на черепушку не свалился, – я грустно отвечала.

В то время я еще не избавилась от привычки хватать все, что любишь, и держать в своих лапах, прижав к груди. Напрасно твердили мудрецы всех времен: «В жизни нет ничего постоянного и ничего вашего. Даже вы сами! И чем живее то, что для вас дорого, тем оно мимолетнее. Камни могут быть постоянными. Цветы не могут. А любовь – это не камень. Это цветок. И очень редкий…»

– «…Ах, опостылел мне берег, берег, – вид угрожающий, рев злодейский, римские шлемы – орлы на белых скалах, да чаячий писк пигмейский! Может быть, там впереди, на глади (в море открытом, а как в лагуне!), всю эту синь поместив во взгляде, можно тайком отдохнуть на шхуне?..» – пела у меня в наушниках Новелла Матвеева. Ясно было, что эта песенка прозвучит у меня в передаче, когда я буду прощаться с Динкой.

В самый последний раз мы поехали вместе в Дом творчества Малеевку, – мы много лет ездили туда не в сезон, на весенние школьные каникулы. Я стояла у окна, прижавшись лбом к стеклу. Передо мной уходила в березовый лес, в деревеньку Глухово, подтаявшая мартовская дорога, тени деревьев темнели, как деревянные шпалы, и спины трех дорогих мне людей – Динки, Евы и Бори, – взявшихся за руки, удалялись от меня в прямом и в переносном смысле.

…Перед отъездом я повела ее в Зоологический музей.

– Ты когда-нибудь бывала, – спросила, – в Зоологическом музее?

Она ответила:

– Нет, никогда.

– Как же так? – я воскликнула. – Ты навсегда уезжаешь в другую страну, еще не все чучела повидав в этой?!

Когда уезжала от меня Дина Рубина, вдаль устремив свой взор и ввысь, к Землям Чистой Радости, для обретения совершенства и бессмертия, не оборачиваясь, не прощаясь, сжигая за собой мосты, – мы встретились в студии у микрофона в хорошо знакомом ей Доме звукозаписи на улице Качалова, где Витя Трухан записывал эпохальный спектакль по ее сценарию, сказку Гауфа «Карлик Нос» с лучшими артистами ХХ века.