Учись слушать. Серфинг на радиоволне

– Я иду, а на меня все морды воротят, – с гордостью говорил он.

Дед был участником двух войн и двух революций, героической личностью. Люся сохранила богатые архивы, свидетельствующие о жизни Степана, полной опасностей и приключений, о его сумасшедшей отваге, силе духа, абсолютной преданности друзьям, а также экстравагантных выходках.

Это легло в основу моей книги «Мусорная корзина для Алмазной сутры».

Например, как во время Великой Отечественной войны он работал в Центральном авиационном институте в городе Жуковском и вахтер потребовал, чтобы Степан сфотографировался на пропуск. Деду неохота фотографироваться, его и так все хорошо знали, но вахтер, старый заводской кадр, уперся: время военное, порядок есть порядок.

– Ладно, – сказал Степан.

Он пошел в фотоателье – там был пластиночный фотоаппарат на треножнике. Сел перед объективом и состроил кошмарную рожу. Его сняли, и он приклеил эту фотографию на удостоверение.

У него все фотографии носили несерьезный характер. Особенно одна – он там уже в зрелом возрасте сидит у окошка в платке, по-бабьи подперев голову рукою.

В то время у них жила домработница из деревни, она помогала Матильде по хозяйству. Когда началась война, Степан устроил ее в заводскую столовую посудомойкой, чтобы ей доставались хлебные карточки. Жила она по-прежнему у них в доме и переписывалась с солдатом. Тот все просил ее фотографию, ведь они никогда не виделись.

В один прекрасный день Степан Степанович заметил на столе готовое письмо на фронт, еще не запечатанное, и вложил туда свой портрет, где он в зрелом возрасте в бабьем платке.

Солдат замолчал. Девушка расстроилась, подумала, что друг по переписке погиб, давай его оплакивать. Тогда Степан признался, что он послал ему свою карточку. Та страшно обиделась, разозлилась, пришлось деду писать молодому бойцу объяснительную записку.

Степан был уникальный тип – и по характеру, и по фактуре, поэтому неудивительно, что Никулин любил с ним общаться. Мне хочется думать, некоторые черты своего клоунского образа он почерпнул из этого бездонного колодца всяческих эскапад и художеств.

В своих письмах Ольге Ивановне с фронта Юрочка неизменно передавал приветы нашим старикам. Когда на побывку приехала в Кратово Люся (ее зенитная батарея стояла в Крылатском под Москвой), Ольга Ивановна читала им письмо от племянника, вроде бы из Латвии. Там было написано, что в боях они заняли роскошную усадьбу, брошенную хозяевами. Обследуя окрестности, разведчики заметили взрыхленную землю и подумали, что убежавшие буржуи зарыли клад. Под командованием старшего сержанта Никулина красноармейцы вооружились лопатами и стали энергично копать. Вскоре выяснилось, что там зарыт нужник.

Надо сказать, Юрия Никулина и мою маму Люсю с детства объединяло то, что они были ярыми фанатами «Динамо». Только Никулин обожал футбол, а Люся – хоккей. Юрий Владимирович сквозь всю войну пронес, как портрет возлюбленной, фотографию любимой футбольной команды – в рамке под стеклом («Тяжесть жуткая, – он говорил. – Но своя ноша не тянет»). А Люся играла за «Динамо» в юношеской хоккейной команде: в любой мороз, еще затемно, до рассвета, с коньками, каской и клюшкой, она выходила из нашего дома в Большом Гнездниковском переулке и ехала на стадион.

Весной 1945-го, вернувшись с фронта, Никулин сдал документы на актерский факультет ВГИКа, где ему дали от ворот поворот: «Что-то в вас, товарищ Никулин, есть, но для кино вы не годитесь. Не тот профиль. Скажем честно: вас вряд ли будут снимать в кино».

Этот человек ахнул бы, если б увидел фильмы «Когда деревья были большими», «Ко мне, Мухтар!», «Двадцать лет без войны» или «Деловые люди». Я уж не говорю про «Кавказскую пленницу» или «Бриллиантовую руку»…

Правильно кто-то заметил: судьба играет человеком, а человек играет на трубе. Никулина ждал цирк, манил его, подсвистывал, торжествовал в предвкушении встречи. И хотя Юрия Владимировича всячески соблазняли работать в милиции: «Вы прошли войну, имеете боевые награды. Жалованье будет хорошее, спецодежда. Хватит вам выдумывать насчет артиста!» – он откликнулся на зов цирка, как Мухтар на призыв лейтенанта милиции Глазычева.

В цирке Никулин учился у легендарного клоуна Карандаша. Ольга Ивановна, заглядывая к Матильде на огонек (та ей и себе красила брови с ресницами черной сурьмой; они раскладывали пасьянс, до трех ночи вышивали, пили на веранде чай, щипцами раскалывали сахарные головы), так вот, Ольга Ивановна жаловалась, что Карандаш заставляет Юрочку с Шуйдиным наряжаться в шкуру коровы. А в программе работает известный дрессировщик со львами. И для репризы Карандаша «Дрессированная корова» Юра с Мишей, напялив коровью шкуру, проходят мимо клеток с хищниками. Львы ревут, встают на задние лапы, а передними бьют по прутьям клетки – принимают Никулина с Шуйдиным за настоящую корову.

– Просто страшно подумать, что будет, если кто-нибудь из хищников разобьет клетку и кинется на Юрочку, – огорченно говорила тетя Оля.