Учись слушать. Серфинг на радиоволне

Я сияю!

1991 год был годом Белого Барана. Сказочное животное сделало свое дело: Советский Союз исчез с карты мира. Коммунисты не сдавались – подняли бунт, низложили президента Горбачева, арестовав его в Крыму на даче в Форосе. Партийные бунтари хотели обратно собрать и склеить колосса, как черепки огромного разбитого глиняного горшка. Однако восстание провалилось.

Лёня Тишков по просьбе ленинградской газеты «Час пик» нарисовал серию даблоидов против «ГКЧП» – «Государственного комитета чрезвычайного положения». Там он изобразил этот самый комитет в виде огромной вялой красной ноги, поверженной новой, свежей ногой – даблоидом, в которой угадывался образ Ельцина. Свой революционный комикс Лёня тайно передал с проводником поезда «Красная стрела», и на следующее утро тот был уже в газете.

Вскоре крымского пленника освободили, но президентом единодушно признали Ельцина. На площади Дзержинского ликующая толпа снесла незыблемый и нерушимый памятник «железному Феликсу».

Возникла новая страна – Россия, со своим флагом и гимном. Музыку тогда взяли Глинки, бывшую «Боже, царя храни». А слова никак не могли сочинить, объявили конкурс – люди ломали головы над вопросом: что ж нам теперь воспевать? Что это за свобода, о которой мы мечтали? Как ее совместить с нашей жизнью?

Упал железный занавес. Отныне ты мог отправиться путешествовать куда глаза глядят, слушать музыку, какая тебе нравится, читать и писать книги без всякой цензуры, верить или не верить в Бога, причем именно в те небеса, которые ближе тебе и роднее, да мало ли что подразумевают под словом «свобода»!

Это был момент плодотворнейшей пустоты, о которой в «Книге пути и силы» мудреца Лао-цзы говорится как об Истоке, откуда возникает вся тьма вещей. Мне кажется, мир тогда показал нам истинное лицо – мерцание и зыбкость, размытость и обманчивость. Аж страшно стало: мы-то от него обычно требуем ясных контуров, определенных очертаний. И все делаем, чтобы сами были четко нарисованы в пространстве. Тысячи путей распахнулись перед нами – мы могли быть вольными поэтами, художниками, монахами, предпринимателями или, наоборот, рэкетирами или мафиози…

Для кого-то пределом всех мечтаний оказался бизнесмен – «новый русский». В ларьках появились невиданные доселе эротические журналы и просветительская газета «СПИД-инфо», открылись казино, к нам приехал Веселый Дональд, и заинтригованное население выстроилось вдоль Тверского бульвара за гамбургерами в диковинную закусочную «Макдональдс».

Новой России необходимо было новое радио. И оно не замедлило появиться. «Радио России», первая кнопка, радиоточка на кухне любого россиянина.

Передачу-то мою на Всесоюзном радио закрыли, она там больше не выходила. Меня сбросили с корабля современности бродить по морскому шельфу, как водолаз в свинцовых башмаках. Зато после провального путча мы с Жанной и Витей Труханом под звуки победного марша на белом коне въехали в эфир совсем новенького «Радио России».

Как в анекдоте.

Водолаз идет по дну. Сверху, с корабля, дергают сигнальную веревку и передают сообщение:

– Вася! Можешь не подниматься. Мы тонем!

В объектив Александра Забрина, фотографа, запечатлевшего джазменов всех времен и народов, попала уличная сцена с музыкантами. Уже на излете Советского Союза тут и там прорывались сквозь ветхую завесу идеологии синкопы, свинг и настоящий драйв, как это было на одном из джазовых праздниках в Пущине в далеком 1983 году.

Ладно, я засучила рукава и принялась за дело. С меня ведь как с гуся вода. Я не помню труда и невзгод, а только помню, как что-то лучилось, позванивало… А потом – раз! И повесть. Или – оп! Сценарий.

Прежде чем войти в студию и приблизиться к микрофону, я с жаром излагала Жанне будущую передачу целиком – где-нибудь в осеннем Ботаническом саду, в буфете радиокомитета, в парке Горького на прудике, яростно крутя педалями водного велосипеда, или в «стекляшке» за бутылочкой киндзмараули. Народ оборачивался, кое-кто крутил пальцем у виска. Но мы, как токующие глухари, ничего не замечали вокруг, по ходу дела изображая завывание ветра в печной трубе, стук вагонных колес, позвякивание ложечки в стакане, призывный стон самца-горбыля, крики альбатроса, канкан, «Патетическую» сонату Бетховена и саксофон, хриплый тенор, скажем, «Касание твоих губ» Бена Уэбстера. Армстронга в особености мы подняли на стяги! Луи задает уровень всему, накаляет обстановку. Если за твоим монологом следует голос Сачмо или, не приведи бог, вы звучите одновременно, причем ты погромче, а он потише, то уж изволь держать марку и дотянуться хотя бы до пояса маэстро…