Учись тонуть

— Я, конечно, останусь здесь и продолжу поиски, — говорит Адам, словно не слыша меня. — Из столичной полиции на следующей неделе пришлют опергруппу, через несколько дней приедет частный детектив.

— Опергруппу?

— Я же вчера тебе говорил. Гудвилл согласился на совместную работу с ними, поскольку расследование не продвигается.

— Как же мы расплатимся с частным детективом?

— Я взял кредит под залог дома. Эмма, мы же обсуждали это два дня назад.

Если и обсуждали, я этого не помню. А скорее всего, просто не слушала. Когда Адам говорит, его слова льются сплошным потоком. Иногда я просто смотрю, как шевелятся его губы, а звуки слышу, словно издалека.

По пути в тишину спальни я прохожу мимо Зоуи, и она вскрикивает от неожиданности. Теперь она всего боится. Бугенвиллеи обрамляют наше окно, как венок. Клинок уверенности вонзается мне между ребер: Сэм точно мертв или спрятан так надежно, что его не найти. К чему продолжать надеяться?

Адам проходит в спальню следом за мной. Я киваю, не оборачиваясь.

— Я решу вопрос с билетами в течение недели, — говорит он, и я не могу понять, расстроен он или вздохнул с облегчением. — Этого времени тебе хватит?

Я пишу электронные письма в школу девочек, к себе на работу и Меган. С ней мы обмениваемся посланиями раз в неделю. Когда я вижу ее имя в списке входящих, у меня становится чуть легче на душе. Адам занимается нашими билетами. Мы не говорим о том, сколько времени пройдет, прежде чем в Англию вернется он сам.

Я пишу сообщение Гудвиллу, чтобы предупредить о нашем отъезде. Мы с Адамом соображали, не купить ли что-нибудь полицейским в знак признательности, но в конце концов решили, что этот жест может быть воспринят как взятка.

Дом превращается в призрак, наши вещи постепенно исчезают. Я двигаюсь медленно — жертва, разбирающая осколки в дымящейся воронке от бомбы. Мои волосы становятся блеклыми, в них прибавляется седины, лицо худеет. Косметикой я не пользовалась с тех пор, как похитили Сэма. Ношу то, что попадется под руку.

Ближе к концу недели к нам приезжают Гудвилл и Копано. Гудвилл сообщает, что расследование будет продолжаться. Он стоит у окна и, пока мы говорим, не сводит глаз с Джосайи, который везет в тачке поленья для дома.

— Вы выяснили, куда он ездил? — Мне любопытно, знает ли Гудвилл правду.

— Водитель автобуса подтвердил все его перемещения.

— А деньги?..

— Джосайя сказал, что ему понадобились лекарства. Он же старик. Это естественно. — Гудвилл слегка пожимает плечами.

— И вы его отпустили?

— У нас состоялась продолжительная беседа с хозяином этого дома. Он был готов поручиться за Джосайю, так как знает его много лет. — Гудвилл решительно кивает и следит за моей реакцией.

Сам он старательно сохраняет непроницаемое выражение лица. Он рассказывает мне далеко не все. Неужели целитель пустил в ход свою власть, чтобы повлиять на Гудвилла? Или это случайное совпадение? Если вмешались некие таинственные силы, то это добрые силы, ведь на свободу вышел ни в чем не повинный человек.

— А рептилии с содранной кожей, которых забрал Копано, — они вам помогли?

— Те, кто похитил вашего сына, могли увидеть животных в клетках и позднее вернуться за их кожей. Она имеет определенную ценность. Если бы мы ее нашли, появилась бы зацепка. — Гудвилл вздыхает. — Но поиски были безрезультатны.

Я могла бы поведать ему, что кожа змеи теперь прибита к стене темной хибары на окраине Мочуди, а остальные шкурки истолкли в порошок и рассеяли по ветру. В полиции так и не узнали, что Элизабет — сестра Джосайи. Джосайя оказался невиновен, но следствие упустило слишком много, и эта мысль внушает мне тревогу.

— О Теко что-нибудь слышно?

Гудвилл крутит шеей, словно воротник вдруг стал ему слишком тесным.

— Как вам известно, мы не верим в ее причастность. — Он смотрит в пол и монотонно продолжает: — Тем не менее Теко остается нашим главным свидетелем, мы продолжаем ее искать.

Говорить больше не о чем. Я чувствую, что Гудвиллу не терпится уйти. Странно, я едва знакома с этим человеком, однако жизнь моего сына в его руках.

— У вас есть дети, Гудвилл?

— Четверо сыновей, — кивает он, в его голосе звучит неприкрытая гордость.

— Сколько им?

— Двадцать пять. Двадцать. Восемнадцать, — Гудвилл делает паузу. И вдруг искренне и широко улыбается: — И две недели, — он изображает, как держит в руках что-то округлое, размером с большой пакет сахара.

Под нашу кровать задвинут маленький чемодан, в который сложены все вещи Сэма. Я перекладываю свернутые ползунки, полотенца с вышитыми утятами и памперсы в пакет и вручаю его Гудвиллу быстрее, чем успеваю передумать.

— Это вашему сыну.

И мысленно добавляю: «Чтобы вы помнили о моем».

Под глазами у Гудвилла лиловые круги. Должно быть, младенец не дает ему спать по ночам. Он быстро и без улыбки кивает, я не могу определить, обрадовался он подарку или не желает брать обноски похищенного ребенка. Не попрощавшись, он тяжелыми шагами выходит из комнаты.