Учитель

К тому времени мы приблизились к садовой скамье, директриса села и знаком велела мне сесть рядом, но я лишь поставил колено на сиденье и остался стоять, опираясь рукой и головой о ветку тенистого ракитника, золотые соцветия которого вместе с тускло-зелеными листьями сирени образовали над скамьей арку из тени и солнечного света. Некоторое время мадемуазель Ретер сидела молча, очевидно, обдумывая некие новые шаги, сущность которых была написана на ее хитроумном лбу; предметом ее размышления был очередной шедевр политики. За несколько месяцев экспериментов она убедилась, что, выставляя напоказ несуществующие добродетели, она не заманит меня в ловушку, поняла, что я разгадал ее истинную натуру и уже не поверю в достоинства характера, которые она прежде выдавала за свои, поэтому решила наконец проверить, не подойдет ли к моему сердцу новый ключик – немного дерзости, правдивое слово, проблеск действительности. «Да, попробую», – внутренне отважилась она и перевела на меня взгляд блестящих глаз – они не вспыхнули, ничего похожего на пламя никогда не отражалось в их умеренном блеске.

– Месье боится сесть рядом со мной? – шаловливо осведомилась она.

– Я вовсе не хочу посягать на место Пеле! – отозвался я, ибо уже приобрел привычку объясняться с ней без обиняков, – привычку, родившуюся в гневе и сохранившуюся потому, что я заметил: директрису она не оскорбляет, а пленяет.

Мадемуазель Ретер потупилась, смежила веки, беспокойно вздохнула, повернулась с тревожным жестом, словно желая предстать передо мной птичкой, которая бьется в клетке и охотно улетела бы из своей тюрьмы и от тюремщика, чтобы найти себе пару и уютное гнездышко.

– Ваш урок, – кратко напомнил я.

– А-а! – воскликнула она, спохватившись. – Вы так молоды, открыты и бесстрашны, так талантливы и нетерпимы к глупости, исполнены такого презрения к пошлости, что урок вам необходим. Вот он: ловкостью в этом мире можно добиться большего, чем силой, но вы, возможно, уже знаете об этом, ибо утонченности в вашей натуре не меньше, чем силы, – пожалуй, и дальновидности наряду с гордостью?

– Продолжайте, – обронил я и невольно улыбнулся: такой обольстительной, столь искусно преподнесенной была эта лесть.

Директриса перехватила эту запретную улыбку, хотя я попытался скрыть ее, поднеся ладонь ко рту, и вновь отодвинулась, освобождая мне место на скамье рядом с собой. Я отрицательно покачал головой, хотя на миг был готов поддаться искушению, и снова попросил собеседницу продолжать.

– Так вот: если вы когда-нибудь возглавите большое заведение, никого не увольняйте. Сказать по правде, месье, – а вам я скажу всю правду, – я не выношу тех, кто вечно скандалит, кипятится, гонит всех налево и направо, подстегивает и торопит события. Объяснить вам, что я предпочитаю, месье?

Она снова вскинула голову, удачно сочетая в одном взгляде много лукавства, еще больше уважения, капельку пряного кокетства и явное осознание своих возможностей. Я кивнул; она обращалась ко мне, как к Великому Моголу, и я стал им в той мере, в которой это касалось директрисы.

– Мне нравится тихо сидеть с вязаньем в руках, месье; передо мной разворачиваются события, а я наблюдаю за ними, и если их развитие устраивает меня, я молчу и бездействую – не хлопаю в ладоши, не кричу «браво! какая удача!», не привлекаю внимание соседей и не вызываю у них зависть, – я просто пассивный наблюдатель. Но когда события складываются неудачно, когда обстоятельства становятся неблагоприятными, я не теряю бдительности, по-прежнему вяжу и держу язык за зубами, но время от времени, месье, просто выставляю ногу – вот так – и украдкой даю непослушным обстоятельствам пинка, легко и бесшумно направляя их туда, куда мне надо, и незаметно для окружающих добиваюсь желаемого. Вот и в тех случаях, когда наставницы или учителя доставляют лишние хлопоты и не справляются с работой, короче, когда их присутствие в школе противоречит ее интересам, я занимаюсь своим вязаньем, события идут своим чередом, мимо движутся обстоятельства, а я замечаю, какое из них, если совсем чуть-чуть подтолкнуть его, приведет к освобождению должности, которую я хочу видеть вакантной, – и готово: препятствие устранено, никто не видел, что я сделала, я не нажила врага и в то же время избавилась от помехи.

Еще минуту назад она казалась мне обольстительной, но теперь, когда она договорила, я смотрел на нее с отвращением.

– Это в вашем духе, – был мой холодный ответ. – Так вы отделались и от мадемуазель Анри? Вам понадобилось ее место, и вы сделали для нее невыносимым пребывание в школе?