Учитель

Я рос одиноким сиротой, без живительного общения с братьями или сестрами, так что неудивительно, что еще в юности эта колдунья нашла меня во время моих смутных мысленных блужданий, в лабиринте чувств, для которых не находилось предмета, возвышенных стремлений и удручающих перспектив, острых желаний и слабых надежд, издалека посветила мне призрачным фонарем и поманила в свой склеп ужасов. Неудивительно, что в ту пору ее чары имели власть, но теперь, когда мой путь стал шире, перспективы – отчетливее, когда я наконец нашел предмет своих чувств, когда желания сложили отяжелевшие от долгого полета крылья, принесли меня к самому осуществлению цели и угнездились в тепле, наслаждаясь прикосновением ласковой руки, – теперь-то зачем ко мне вернулась ипохондрия?

Я отверг ее, как отверг бы любой опостылевшую, безобразную наложницу, явившуюся, чтобы отвратить сердце супруга от молодой невесты, но тщетно: она продолжала являться ко мне и в ту ночь, и на следующий день, и еще восемь дней подряд. Только по прошествии этого времени я начал постепенно приходить в себя; вернулся аппетит, и через две недели я почувствовал себя здоровым. Как всегда, я справлялся с недугом в одиночку и никому не рассказывал о нем; к моей радости, «дух злой отступал»[125], я избавился от страшной тирании своего демона и вновь смог навестить Френсис и побыть с ней рядом.

Глава 24

Однажды в ноябре, в славное морозное воскресенье, мы с Френсис устроили себе долгую прогулку, обошли городские бульвары, а когда Френсис устала, присели на одну из скамей, расставленных под деревьями для удобства уставших пешеходов. Френсис рассказывала мне о Швейцарии, воспоминания воодушевили ее; я думал, что ее взгляд так же красноречив, как язык, когда она вдруг осеклась и заметила:

– Месье, этот джентльмен вас знает.

Я вскинул голову: мимо как раз проходили трое модно одетых мужчин – англичане, как я определил по манерам, походке и чертам лица; в самом рослом из них я сразу же узнал мистера Хансдена, который приподнял шляпу, кланяясь Френсис, потом состроил гримасу мне и двинулся дальше.

– Кто это?

– Мы познакомились еще в Англии.

– Почему он поклонился мне? Разве мы с ним знакомы?

– Он считает, что да.

– Как же так, месье?

(Френсис по-прежнему обращалась ко мне «месье» и никак не соглашалась выбрать более дружеское обращение.)

– Вы прочли, что было написано в его глазах?

– В глазах? Нет. Что же?

– Вам они сказали: «Как поживаете, Вильгельмина Кримсуорт?», а мне: «Значит, вы нашли наконец свое подобие – вот она сидит, женщина вам под стать!»

– Месье, вы не могли прочесть все это в его глазах: он прошел мимо слишком быстро.

– Я прочел и это, и многое другое, Френсис, – что он, вероятно, навестит меня сегодня вечером или в ближайшее время и скорее всего будет настаивать на знакомстве с вами. Привести его к вам?

– Если хотите, месье, я не возражаю. Пожалуй, я была бы не прочь познакомиться с ним поближе; у него вид незаурядного человека.

Как я и предсказывал, мистер Хансден нанес мне визит тем же вечером. И первым делом объявил:

– Не трудитесь хвалиться, месье профессор: я знаю о вашем назначении в коллеж *** и так далее – мне рассказал Браун. – И он сообщил, что вернулся из Германии всего пару дней назад, а потом вдруг спросил, с кем видел меня на бульварах – с мадам Пеле-Ретер?

Я уже собирался ответить отрицательно, но сдержался и, словно подтвердив его предположение, спросил, какого он мнения о ней.

– О ней мы еще поговорим, но сначала речь пойдет о вас. Вижу, вы прохвост; у вас нет никакого права разгуливать с чужой женой. Я-то думал, вам хватит ума не ввязываться в подобные истории, да еще за границей.

– Так что вы скажете о даме?

– Сразу видно, что она слишком хороша для вас; вы с ней похожи, только она лучше, хотя и некрасива; правда, когда она встала – я нарочно оглянулся посмотреть, как вы уходите, – мне показалось, что у нее неплохая фигура и осанка. Иностранки грациозны, этого у них не отнять. Но какого дьявола она водит за нос Пеле? Ведь и трех месяцев не прошло, как они поженились. Экий он простофиля!

Я решил, что ошибку пора исправить: мне не нравился оборот, который принял разговор.

– Пеле? Да что вы прицепились к этим мадам и месье Пеле! Только о них и говорите. Сами бы тогда женились на мадемуазель Зораиде!

– Так, значит, та молодая женщина не мадемуазель Зораида?

– И не мадам Зораида.

– Зачем же вы мне солгали?

– Я не лгал, это вы поторопились. Это моя ученица, швейцарка.

– И вы, конечно, женитесь на ней? Только говорите правду!

– Женюсь? Да, если судьба подарит нам еще десять недель жизни. Вот она, моя лесная земляника, сладость которой я предпочту вашему оранжерейному винограду.

– Стойте! Хватит рисоваться, терпеть этого не могу. Кто она такая? Из какой касты?