Учитель

Я почувствовал, что ее сердце забилось сильнее, увидел, как «пурпурный свет любви» проступает на щеках, висках и шее, хотел заглянуть в глаза, но не смог: их прикрывали веки и ресницы.

– Monsieur, – наконец прозвучал нежный голос. – Monsieur désire savoir si je consens – si – enfin, si je veux me marier avec lui?

– Justement.

– Monsieur sera-t-il aussi bon mari qu’il a été bon matre?[113]

– Постараюсь, Френсис.

После паузы голос зазвучал вновь, чуть изменившись, но эта перемена порадовала меня и сопровождалась «sourire à la fois fin et timide»[114]:

– C’est-à-dire, monsieur sera toujours un peu enêкtè, exigeant, volontaire?[115]

– Неужели я был таким, Френсис?

– Mais oui; vous le savez bien[116].

– А еще кем был?

– Mais oui; vous avez été mon meilleur ami[117].

– А кем мне были вы, Френсис?

– Votre dévouеe élêve, qui vous aime de tout son coeur[118].

– Согласна ли моя ученица пройти со мной по жизни? Теперь говорите по-английски, Френсис.

Ей понадобилось несколько минут на раздумья, а когда неторопливый ответ наконец прозвучал, он был таков:

– С вами я всегда была счастлива, мне нравится слушать вас, видеть вас и быть рядом; я убеждена, что вы замечательный, в высшей степени достойный человек; я знаю, как вы строги к праздным и беспечным, но вместе с тем добры – очень добры к внимательным и усердным, даже если им недостает сообразительности. Учитель, я буду рада находиться с вами всегда. – Она сделала такое движение, словно хотела придвинуться ко мне, но удержалась и с жаром добавила: – Учитель, я согласна пройти с вами всю жизнь!

– Прекрасно, Френсис.

Я прижал ее к груди и сорвал первый поцелуй с ее губ, скрепив заключенный нами союз, потом воцарилось молчание, и оно затянулось надолго. О чем думала Френсис, я не знал и не пытался угадать: я не вглядывался в ее лицо, ничем не тревожил ее сдержанность. Мне хотелось, чтобы и она ощутила ту же умиротворенность, какую чувствовал я; да, я по-прежнему обнимал ее, но это объятие стало ласковым, поскольку мне не требовалось преодолевать сопротивление. Я смотрел на пламя в очаге, мысленно пытался определить, насколько глубока моя удовлетворенность, и обнаруживал, что она бездонна.

– Месье, – наконец произнесла моя немногословная компаньонка, неподвижная в своем счастье, как перепуганный мышонок. Даже теперь она обращалась ко мне, не смея поднять головы.

– Что, Френсис?

Я люблю простые обращения, не в моих привычках перегружать речь амурными эпитетами – кстати, как и докучать кому-либо эгоистичными проявлениями нежности.

– Monsieur est raisonnable, n’est-ce pas?[119]

– Да, особенно когда его просят об этом по-английски. А в чем дело? Не вижу в своем поведении никаких крайностей… Я недостаточно спокоен?

– Ce n’est pas cela…[120] – начала Френсис.

– По-английски! – перебил я.

– Так вот, месье, я только хотела сказать, что была бы не прочь по-прежнему преподавать. Вы ведь, полагаю, до сих пор учитель, месье?

– О да! Это мой хлеб.

– Bon… я хотела сказать – хорошо. Значит, мы занимаемся одним и тем же делом. Мне это нравится, я буду стремиться преуспеть в своем деле так, как стремитесь вы, – ведь это правда, месье?

– Вы желаете не зависеть от меня, – заметил я.

– Да, месье, я не должна вас обременять – ни в чем и ни при каких обстоятельствах.

– Френсис, я ведь еще не рассказал вам о своих видах на будущее. Я ушел от месье Пеле и после месяца поисков нашел новое место с жалованьем три тысячи франков в год, которое наверняка смогу увеличить вдвое, давая частные уроки. Как видите, вам незачем утомлять себя работой: на шесть тысяч франков мы с вами проживем, причем неплохо.

Френсис как будто задумалась. Что-то лестное силе мужчины и созвучное его благородной гордости есть в идее обеспечения тех, кого он любит, в возможности кормить и одевать их, заботиться, как Бог – о полевых лилиях[121]. Поэтому, чтобы убедить Френсис, я продолжал:

– До сих пор ваша жизнь была полна невзгод и трудов, Френсис, вам нужно как следует отдохнуть. Без ваших тысячи двухсот франков мы не обеднеем, а чтобы заработать их, придется пожертвовать комфортом. Откажитесь от работы, вы же наверняка устали, и доставьте мне удовольствие дать вам отдохнуть.

Не знаю, внимательно ли слушала Френсис мою речь, но вместо того, чтобы ответить с обычной почтительностью и готовностью, она вздохнула и произнесла:

– Какой вы богач, месье! – Она неловко поерзала в моих объятиях. – Три тысячи франков! – продолжала она. – А мне платят всего тысячу двести! – И она заторопилась: – Но это временно; неужели вы уговаривали меня отказаться от места, месье? О нет! Я буду крепко держаться за него. – И ее тонкие пальцы старательно сжали мою руку. – Подумать только: выйти за вас, чтобы жить у вас на содержании, месье! Нет, я не смогу: какой унылой будет моя жизнь! Вы начнете уходить на уроки, сидеть в душных, шумных классах с утра до вечера, а я буду томиться дома; без дела, в одиночестве я зачахну от тоски и вскоре надоем вам.

– Френсис, вы же сможете читать и учиться – вам нравится и то и другое.