Учитель

– Там находился врач. Он привязал к ногам Нейтана груз, и плечи вырвались из суставов. Мой друг кричал от боли, умолял сжалиться над ним, а к утру умер. Я не находил себе места от горя и тоски, а дед заявил, что так наказывают людей, подобных Нейтану, – тех, кто не желает исправляться. Некоторое время я пытался делать вид, будто не произошло ничего особенного. Пойми, мне не к кому было обратиться за поддержкой. За мной постоянно наблюдали – в школе, дома. Везде. Я жил в постоянном ужасе. Лишь через несколько месяцев кто-то нашел у реки, в заброшенном доме, тело Нейтана. Один из тех, кто истязал его, забрал у него органы.

– Для чего? Что он с ними сделал? – прошептала Эбби.

– Доктор сказал мне, что они хранятся в лабораторном холодильнике и будут использованы на уроках биологии. Мол человеческие органы очень похожи на органы свиньи, и тринадцатилетние дети не заметят разницы.

– Почему они тебя преследовали?

– Я не вписывался в систему, плохо учился в школе. Честно говоря, думаю, это было неизбежно: дед так глубоко погряз в пороке, что не видел ничего, кроме тьмы. Для него я был не близким родственником, не родным внуком, а очередным развращенным подростком. Когда Джеффри Стоун рассказал о своих подозрениях, дед даже не усомнился. Снова привел меня в музей, где терзали другого мальчика, а потом еще одного. Эти люди пытались привлечь меня на свою сторону, заставить причинять боль, но я не мог. А когда мальчиков не стало, принялись за меня.

– Зачем?

– Считали, что поступают правильно, исполняют некое высшее предназначение. Искаженно воспринимали религию. Школьный священник был одним из них. Прежде чем начать пытки, эти люди пели хоралы и совершали странные ритуалы. Утверждали, будто подобные жертвенные церемонии уходят в глубину веков. Дед вербовал единомышленников, используя школьные связи. Все они учились в закрытой школе Черчилл, а некоторые даже работали там учителями. Его и самого привлекли таким же образом. Однако они обманывали себя: ими руководило не желание сделать кого-то лучше, а чудовищное стремление к насилию и жестокости. Я видел каждого члена тайного общества в истинном обличье.

– Тебя долго терзали? Как ты сумел вырваться?

– Не знаю, сколько я там находился. Помню все, что они творили с Нейтаном, а пытки других мальчиков и собственные мучения сохранились в памяти лишь отдельными эпизодами. Помню, что висел, как стреляли мне в плечо из арбалета, жгли, резали, били. Но острее всего помню боль. – Паркер посмотрел на руку и несколько раз сжал и разжал кулак.

– Паркер, я… – Эбби больше не могла слушать. Не знала, что сказать – нужные слова не находились. Бессилие, полное бессилие. – Как тебя зовут на самом деле?

– Себастьян… Наверное, ты считаешь меня слабым, ведь я не обратился в полицию…

– Нет, что ты! Клянусь, что не думаю ничего подобного! Ты был ребенком. Даже представить не могу…

Эбби солгала. Сама знала, что значит молчать из страха, когда отчаянно хочется кричать, но голос пропал. А ей хотелось одного: уничтожить тех людей, которые пытали Паркера.

– Убийства, о которых сообщают в новостях… Убиты твои палачи?

– Да, – кивнул Паркер, сгорая от стыда.

Эбби схватила его за руку и изо всех сил сжала ладонь, стараясь убедить, что стыдиться нечего. Он взглянул полными гнева и печали глазами. Она понимала, что признание должно повергнуть ее в шок, внушить отвращение и ужас, но ничего подобного не ощущала. Знала, каково это – остаться жертвой, раствориться в бессилии, утонуть в ненависти к себе – и радовалась, что Паркер не позволил окончательно себя уничтожить. Не просто радовалась – гордилась.

– Пожар в музее произошел неспроста? – вдруг спросила Эбби.

– Мне нужно было не только спастись самому, но и остановить злодеяния. А для этого требовалось разворошить змеиное гнездо, чтобы им негде было проводить свои зловещие сборища. Надеялся, что полиция обнаружит тайную комнату и начнет расследование.

– Как же тебе удалось убежать?

– У деда неожиданно проснулась совесть. Он попросил прощения, развязал меня и вышел из комнаты, велев спрятаться. А я сумел совершить поджог, выбрался из здания и убежал.

– Куда?

– Сначала в церковь, поскольку не знал иного места. Понимал, что они начнут искать меня, и старался скрыться. Священник и его экономка, миссис Уилсон, заботились обо мне до восемнадцати лет, а вскоре я получил оставленное родителями наследство.

– А что же дед?

– Я разговаривал с ним лишь раз. Он позвонил, плакал, умолял о прощении, попытался облегчить совесть рассказом о других жертвах, но я повесил трубку. После его смерти выяснилось, что он завещал мне почти все свое состояние. Однако оставил средства и на ремонт этого проклятого музея. – Паркер повернулся, уже не стесняясь слез, и положил руки ей на плечи. – Мне казалось, будто все уже позади, что я справился, но когда узнал, что он это сделал…

Эбби обняла, его как маленького ребенка, и стала гладить по голове.

– Теперь уже все в порядке.

– Я должен был это сделать… но… еще не конец. Обещаю, что, как только отомщу последнему из чудовищ, сразу сдамся в полицию.