Учитель Дымов

– Ну, раз помогли, значит, друзья, – отчеканил Ильяс и, оглядевшись, спросил: – Где здесь тачку поймать? Неохота на метро тащиться.

Почти вся трава была уже распродана – пару стаканов, которые вернули менты, Ильяс решил оставить, сказав «нам же тоже надо что-то курить!», – и потому следующие две недели слились в памяти Андрея в одну галлюцинаторную поездку, проносящуюся сквозь редкие ночные огни… из сквота – на квартиру, из квартиры – в клуб, из клуба – в ночной бар, оттуда – снова в сквот.

Оказалось, за пять дней Ильяс перезнакомился с половиной Москвы, запомнил имена, адреса и даты вечеринок. Они переезжали с места на место, и всюду им были рады, наливали, предлагали дунуть (от «дунуть» Андрей наотрез отказывался), знакомили с новыми людьми, которые почему-то не побывали у них дома в те пять дней; звали на новые и новые вечеринки. Все это совсем рядом, изумлялся Андрей, а я чуть было не пропустил!

Новые знакомые, как и он, не хотели ни зарабатывать, ни учиться. Они тоже сидели на обочине, наблюдая течение жизни, но, в отличие от Андрея, не отделяли себя от хаоса – напротив, радостно впускали хаос в свою жизнь, наполняли им легкие, открывали перед ним двери сквотов и квартир, приветствовали как дорогого гостя. Они так и говорили: главное – видеть силовые линии, тогда ты сможешь плыть без всяких усилий, плыть по течению, и, глядя из окна случайной, пойманной в ночи машины на силовые линии московских огней, Андрей плыл по течению – без всяких усилий, без напряжения.

Так прошло две недели, а затем Ильяс засобирался домой. В последнюю ночь они устроили огромную вечеринку, позвав всех, с кем успели познакомиться. Кто-то принес вина, кто-то – травы и таблеток, в колонках играл регги, было накурено и весело. Андрей лежал на ковре и смотрел, как две девушки, одна худая, а другая пухленькая, танцуют вокруг Ильяса, невозмутимо сидевшего на стуле. Рыжий Феликс подсел к Андрею:

– Ты читал Кастанеду?

– Нет.

– Это великая книга! Я тебе сейчас все расскажу…

Феликс начал рассказывать – дон Хуан, пейотль, места силы, два пальца ниже пупка, и чем дольше он говорил, тем отчетливее Андрей понимал, что уже слышал это и, кажется, не один раз. И ведь точно: он был в восьмом классе, должен был уехать на выходные к бабушке Жене, но она внезапно заболела, и он остался дома. Папа сказал, что вечером придут ученики и Андрей может посидеть с ними, только тихо, и Андрей сидел тихо и слушал, а папа рассказывал именно это: дон Хуан, пейотль, места силы, два пальца ниже пупка… На следующий день Андрей задал папе вопросы, которые стеснялся задавать при других взрослых, и папа объяснил ему еще раз, подробней и понятней. Так что да, Андрей не читал Кастанеду, но знал о нем задолго до первого русского перевода.

– Очень круто! – сказал он Феликсу, а сам в который раз за последние дни задумался, что же скажет папа, когда вернется из Штатов.

Валера, впрочем, так и не расскажет Андрею, чем ему придется расплатиться с партнером за освобождение сына и его друзей, но уже через три месяца будет объявлено, что Центр духовного развития запускает региональную программу и открывает отделения во всех городах-миллионниках.

Сейчас Андрей засыпает прямо на ковре, а утром, когда просыпается, в квартире уже только он и Ильяс, который грохочет посудой на кухне.

– Сегодня моя очередь делать завтрак, – говорит он. – Последний наш с тобой завтрак.

Андрей смотрит, как Ильяс сбивает в миске яйца и молоко, и пытается вспомнить что-то важное, о чем он догадался вчерашней ночью. Ах да, Кастанеда…

– Ты знаешь, – произносит он, – я вдруг понял, что эти люди – ну, они ведь только повторяют какие-то вещи, которые мой папа говорил мне лет десять назад. И про видеть силовые линии, и про плыть по течению, и про место силы и прочего Кастанеду.

– Да, – соглашается Ильяс, – твой папа крутой, мне мама говорила.

– Да не в этом дело, – возражает Андрей. – Просто я вдруг понял, что все, о чем они говорят, все, о чем мы говорили эти две недели, – такой набор общих мест, новых банальностей… примерно как то, что нам говорили в школе.

Ильяс выливает пузырящуюся солнечную смесь на раскаленную сковороду и оборачивается к Андрею:

– Ну и что? А ты хочешь найти что-то лучше банальностей?

Андрей молчит. Папа всегда утверждал, что нельзя ходить проторенными тропами, думает он, а ведь это и значит – избегать банальностей. Я забился в угол, потому что не хотел быть как все, а Ильяс выбил меня из моего угла. Мне показалось, что с его друзьями я заживу настоящей жизнью, жизнью по ту сторону волшебной двери, но и эта жизнь – всего лишь набор старых клише. Ильяс разбудил меня, и я не могу жить так, как жил последние полгода. Но и жить, как его друзья, тоже не могу, потому что папа так жил еще в советское время. И теперь я не знаю: что же мне делать?

Ильяс раскладывает омлет по тарелкам.

– Вот омлет – не банальность? – говорит он. – Но если он хорош, неважно, сколько таких омлетов было и сколько будет.