Учитель Дымов

— Так я же и с ними не говорю о химии, — ответил Володя, — я их учу. Это совсем другое дело.

— Но ты их учишь химии?

— Я преподаю химию, а учу я — мыслить, потому что это единственное, чему можно научить. Можно преподавать физику, математику, немецкий язык, да хоть историю древнерусской литературы — тема не важна, важен метод и, как бы сказали немцы, рефлексия о нем. Ну а поскольку для умного человека нет ничего интересней, чем мыслить, то умным студентам интересно со мной. Вот и всё.

— А меня ты тоже учишь мыслить? — спросила Оля. — Если да, то мне кажется, у тебя не очень хорошо получается.

— Я тебя не учу, — сказал Володя, — я с тобой живу, а это разные вещи.

Женя хотела спросить: а меня? — но промолчала, потому что если Володя и учил её чему–нибудь, то только во время их редких полусекретных встреч, о которых по негласному уговору они никогда не упоминали при Оле. Не упоминали, но никогда и не скрывали, что проводят время вдвоём.

Это началось, когда Валерка был совсем маленьким: они выходили погулять, забирались в какое–нибудь тихое место, садились в беседку, на скамейку или просто на ступени. Женя качала коляску, а Володя рассказывал про институтские дела или последние прочитанные книги — он немного читал по–немецки, а в городском букинистическом магазине время от времени появлялись трофейные книжки. Видимо, какой–то библиофил привёз из Германии, а теперь распродавал по одной.

Потом Валерка подрос (и незаметно для всех перестал быть Валериком, став именно что Валеркой, озорным и немного хулиганистым пацаном), и теперь Женя с Володей просто шли после работы в одно из своих привычных мест. Женя сама не могла бы объяснить, как они догадывались, что им снова пора встретиться, — интервалы могли быть от месяца до трёх (и три, конечно, выпадали на зиму, когда все равно было бы неясно, где можно спокойно поговорить).

Жене нравились эти встречи ещё и потому, что Володя никогда не жаловался ей на сестру. Конечно, как и любая другая пара, Володя с Олей ссорились время от времени, и, живя с ними в одной квартире, Женя знала об этом, но, хотя она часто была на Володиной стороне, ей не хотелось обсуждать Олю у неё за спиной — она ведь и с Олей не обсуждала Володю. Пусть уж, говорила она себе, их ссоры будут только их, а меня они не касаются.

Впрочем, одна из этих ссор Жене хорошо запомнилась: Оля хотела сшить себе платье (ей очень хвалили портниху), Володя возразил, что платье будет слишком дорогим для его преподавательской зарплаты. Оля наморщила носик — это умение давно к ней вернулось — и сказала, что вообще–то Володя видел, кого брал в жены. При жизни папы, добавила она, мама ни дня не работала и у неё было буквально все.

Но ты же знала, что я не в наркомате работаю, как твой отец, ответил Володя.

Да, но ты мог и дальше заниматься своей химией и стать, например, академиком, сказала Оля, а ты почему–то решил сделаться преподавателем провинциального института.

Володя промолчал в ответ, но, разговаривая через несколько дней с Женей, спросил, как она думает, не нужен ли в мединституте преподаватель химии? В результате уже в следующем семестре Володя получил ещё полставки в мёде. Домой он стал приходить ещё позже, но зато Оля могла шить себе любые платья на свой вкус.

Кроме ссор с Олей, была ещё одна тема, которой Володя никогда не касался, хотя Женя несколько раз пыталась разговорить его. Ни разу за все годы он ничего не сказал ни о своих родителях, ни о родном городе… да и вообще не вспоминал ни о чем, что было до его поступления на химфак. Казалось, будто Владимир Дымов появился ниоткуда, соткавшись из летнего московского воздуха 1934 года.

Однажды Женя поняла, что точно так же он никогда не говорил в Куйбышеве о своём московском прошлом: кто–то из его студентов, будучи у них в гостях, искренне удивился, когда Женя сказала, что познакомилась с Володей в Москве.

— А как вы там очутились? — спросил молодой человек.

— Мы там жили, — ответила Оля, — все трое.

Озадаченное лицо юноши заставило Женю рассмеяться — да и вообще, когда Володины студенты приходили к ним в гости, ей часто бывало весело. Именно во время одного из таких визитов Женя разговорилась с Игорем и Гришей и вскоре незаметно для себя стала проводить с ними много времени.

Им было легко и интересно вместе: все трое были студентами, примерно одного возраста, с воспоминаниями о военном детстве и мечтами о грандиозном будущем. Гриша хотел строить космические ракеты, Игорь — разработать принципиально новый тип топлива, а Женя — всего–навсего стать великим детским врачом.

Они были молоды, им казалось, их ждёт волнующая, счастливая жизнь… и с каждым годом воспоминания о войне, голоде и смертях все реже и реже заставляли их просыпаться по ночам. Поэтому им было легко вместе, поэтому они много смеялись — и вот почему светлым вечером 1954 года Женя с таким удивлением смотрит на Гришу, сосредоточенного и серьёзного.

— Как ты думаешь, Женя, — говорит он, — куда тебя распределят?