Я же любил этот город, думает Андрей. Все эти годы я любил его, но я больше не живу здесь, это больше не мой город, он остался в прошлом, сгинул, исчез, как исчезли буря и натиск первых журналистских лет, корпоративная скука редакционной работы и два первых лицейских класса, которых я учил литературе. В пятницу умерла бабушка Женя, Аня завтра улетит в свой Чикаго, тётя Наташа переедет жить к папе — у меня не осталось в Москве дел, меня ничто не держит здесь. Если у меня были долги, я их заплатил.
Снег падает на город, огромные хлопья несутся из чёрной выси, ветер заставляет их кружиться, не даёт долететь до земли, гоняет туда–сюда в хаотическом, неостановимом движении. Андрей идёт сквозь безумный танец снежинок, сквозь влажную февральскую метель, сквозь чужую московскую ночь, идёт туда, где три дня назад умерла Женя, туда, где она когда–то встретила свою судьбу, туда, где два года назад на кухне, залитой холодным зимним светом, она говорила с ним, вот он и уехал, уехал туда, где сейчас ждут ученики, ждёт дело, для которого он создан, которое никто не сделает, кроме него.
Он достаёт мобильный и, закрывая экран от снега, смотрит расписание, прикидывает: если купить билеты на утренний поезд, как раз успею забрать у отца сумку, а потом — в метро и на вокзал, буду к четвёртому уроку. Всего полтора дня пропустил, даже толком не отстал от плана занятий, недели за две все наверстаю.
Андрей ещё раз смотрит на часы и прибавляет шаг: ему есть куда спешить.
Зимним днём 1947 года трое молодых людей встретили свою любовь. Они были молоды, и впереди у них была жизнь, длинная и удивительная.
И вот теперь эта жизнь прошла.
Если в такой же ясный зимний день прийти на Донское кладбище, то, сверяясь с указателями, легко найти скромную могилу: никакого памятника, только надгробная плита. Стряхнув варежкой снег, можно прочитать три строки, выбитые на ней:
Ольга Аркадьевна Дымова (1929–1979)
Владимир Николаевич Дымов (1917–1991)
Евгения Александровна Никольская (1930–2014)
Если долго стоять, глядя, как белые хлопья контрастными пятнами опускаются на чёрный мрамор, то можно увидеть, как надпись исчезает под снегом, как не остаётся ничего: ни букв, ни цифр, ни дат, ни имён, только белая, искрящаяся на солнце поверхность, только пикируют с небес снежинки — одна за другой, одна за другой.