Учитель Дымов

Андрей не. Аня заказывает бокал итальянского красного, Андрей берёт сто грамм водки, они опять говорят про тульскую школу, Аня удивляется, что Андрей так внезапно стал учителем; у тебя ведь даже диплома нет? — спрашивает она, а он только смеётся:

— Почему нет? Я же человек девяностых, я его себе купил, тоже проблема!

Аня качает головой то ли изумлённо, то ли осуждающе:

— А вообще… с чего ты решил стать учителем?

Андрей хочет рассказать, что это все из–за Леночки, но вместо этого говорит:

— Знаешь, когда читаешь русскую классику, волей–неволей думаешь, как устроены разные семьи. Не в том смысле, что все несчастные по–своему, — нет, я не о том. Просто понимаешь, что есть разные семьи. Есть семьи, которые преследует злой рок, такие проклятые семьи, как у Гофмана и прочих романтиков. Или там Атрей, Фиест, Эдип, все такое. Есть семьи, погружённые в забвение, которые не знают и не хотят знать, что с ними происходит, — ну, там, где память семьи даже не дотягивается до бабушек и дедушек. Таких семей очень много в России, наверно, из–за репрессий и войн, вообще из–за травм истории. Ещё есть семьи, лелеющие свои несчастья — из–за тех же травм. Разные то есть бывают семьи.

Теперь Аня слушает внимательно и серьёзно. Андрей отпивает из стопки маленький глоток и продолжает:

— А я недавно понял про свою семью, мы же все время делаем одно и то же, я никогда не замечал, а тут — сообразил. Мы — учителя. Моя прабабка была учительницей в рабочей школе, ну, ещё до революции, дед, сама знаешь, был профессор химии, отец, конечно, йог, искатель духовных путей и русский Кастанеда, но звали–то его всегда «гуру Вал», то есть опять же «учитель Валерий», ну и со мной теперь тоже все ясно. И если у меня будут дети, я понимаю, чем они займутся.

Аня кивает, вино окрашивает её губы темно–красным, она говорит:

— Красиво получается. Это как будто вы в семье разыгрываете всю историю. Прабабушка — просветитель, наследник девятнадцатого века. Дед — человек того времени, когда наука была главной силой, спасением и соблазном. Твой отец — образцовый шестидесятник, русский нью–эйдж, все такое.

— А я? — с улыбкой спрашивает Андрей. — Я же не компьютерам учу и не маркетингу, а классической литературе, самому несовременному, что есть.

— А ты, — вдохновенно продолжает Аня, — а ты тоже воплощение России сегодня. Когда все социальные утопии захлебнулись — ни коммунизма, ни капитализма, ни либерализма… когда Россия не знает, куда идти, ты отправляешься в провинцию, чтобы учить детей подлинным основам русской культуры. Потому что только в этом спасение.

— Никогда не думал о своей работе в терминах спасения, — пожимает плечами Андрей, — по–моему, мне просто нравится учить детей в одной отдельной школе и вовсе не хочется думать про судьбы страны. Страна у нас такая, какая есть. Вот бабушка Женя в ней всю жизнь прожила и не жаловалась, а я чем лучше?

— А это все потому, — говорит Аня, — что ты не знаешь важного принципа, который мне объяснили в Штатах: think global, act local. То есть думай о глобальном, а действуй на местном уровне.

— Я вообще–то понимаю по–английски, — замечает Андрей, но Аня продолжает:

— Иными словами, все большие вещи делаются в мелком масштабе. Скажем, я всегда стараюсь делать покупки в независимых магазинах, а не в торговых сетях, это потому, что… ну, неважно… а ты, короче, учишь детей, и это твой вклад в глобальное будущее страны, твой политический акт.

— Знаешь, — отвечает Андрей, — мне не очень интересно про политику. И, главное, я не очень чувствую, что у меня есть выбор. Просто в жизни каждого может наступить момент, когда он совпадает со своей судьбой, и у меня этот момент, похоже, настал. Тебе, наверно, странно говорить в терминах судьбы, ты, я думаю, для этого слишком американка…

И тут Аня протягивает руку через столик и накрывает кисть Андрея свой ладонью — бесцветный маникюр, два кольца, одно из них — обручальное.

— Я хотела тебе сказать спасибо, — говорит она, — вот именно за это, за то, что я «слишком американка». Когда я уехала, я много лет хотела стать именно что настоящей американкой, гражданкой своей новой, извини за пафос, родины… а по–настоящему получилось только несколько лет назад, когда я тебя нашла и мы переписывались полгода…

Голос её обрывается, и Андрей думает: интересно, что я должен ответить? «Не то чтобы я этого хотел»? «Рад, что я тебе помог»? «Ну, это случайно вышло»? Может быть, «поздравляю»?

Он кладёт руку сверху Аниной, смотрит в её тёмные глаза, спрашивает тихим шёпотом:

— Проводить тебя до номера?

Аня качает головой:

— Мне кажется, это не очень удачная идея. Я отлично найду дорогу.