Учитель Дымов

Андрей боялся, что на кладбище никто не придёт, но народу собралось столько, что поминки пришлось отмечать в специальном кафе — посоветовал агент. Андрей почти никого не знал из пришедших, кроме разве что дяди Лени Буровского, но из разговоров понял: это все бывшие ученики деда и отца.

Потом сидели дома втроём, Андрей, Валера и Наташа.

— Я кончил Олимпиаду смотреть, — уже в который раз за последние дни повторяет Валера, — захожу в комнату, а она лежит, такая спокойная, мирная… глаза закрыты. Я даже не сразу понял, а потом меня как будто что–то дёрнуло — подошёл, потрогал лоб… а он холодный. И я стою над ней — и не верю, что её больше нет. Ты вот всю жизнь её бабушкой звал, а я — только тётей Женей, но ведь все равно — она мне как мать была, и не только вот сейчас, когда мы с ней вместе жили, но даже когда я мальчишкой ещё был, в Грекополе…

Андрей кивает, в кармане джинсов брякает телефон — пришло сообщение на мессенджер, Андрей думает: наверное, соболезнования.

Уезжая из Тулы, Андрей написал про смерть бабушки в свой Фейсбук и ВКонтакте и с тех пор все время получал соболезнования от учеников, коллег, даже от бывших коллег–журналистов, о которых давно забыл. В школе его, слава богу, сразу отпустили, и, хотя были выходные, Андрей на всякий случай отпросился на неделю: мало ли что, вдруг придётся побыть с отцом, он всё–таки с бабушкой Женей прожил последние пятнадцать, что ли, лет, как он теперь один будет?

— Я вот, папа, думаю, — начинает Андрей, — может, мне остаться, пожить у тебя?

— Зачем? — поднимает брови Валера. — У тебя же школа, ученики… ты на каникулы приезжай лучше.

— Ну, чтобы ты не один был, — говорит Андрей, а отец улыбается.

— Да я и не один, — и показывает на тётю Наташу, а та заливается каким–то молодым застенчивым румянцем.

Ах вот оно что, думает Андрей. А я и не понял.

— А, ну ладно тогда, — говорит он, а Валера добавляет:

— Да ты не волнуйся за меня. У меня учеников пол-Москвы, не пропаду. И деньгами помогают, да и так не забывают.

Андрей кивает: мол, ну хорошо тогда — и выходит в туалет. Там машинально глядит в телефон и видит сообщение от Ани: «Прими мои соболезнования, я знаю, ты очень её любил. И ещё. Я понимаю, что это может быть не очень уместно сегодня, но, если ты хочешь, мы можем встретиться: я сейчас в Москве».

Они сидят в итальянском ресторане — большие столы, много свободного места, цены в меню такие, что хочется зажмуриться. Андрей чуть было не назвал одно из мест, куда ходил когда–то — «Жан—Жак», «Квартира 44», «Маяк», но потом сообразил, что только толпы знакомых ему сегодня и не хватало, поэтому просто выбрал по карте, чтоб было ближе к Аниной гостинице, — ну вот и сидит теперь, прикидывает, вся ли его учительская зарплата уйдёт на этот ужин.

Хорошо ещё, что живёт Андрей на деньги за аренду московской квартиры, если честно, с такими деньгами в Туле можно и вовсе не работать… так он, конечно, и не за зарплату работает.

Аня рассказывает, что прилетела в Москву по делу, всего на несколько дней, никому не хотела говорить, ну, чтобы никто не обиделся, что с кем–то встречалась, а с кем–то нет, но потом увидела, что Андрей как раз приехал, пусть и по такому скорбному поводу, вот и решила написать, вдруг получится?

Ну да, получилось. Вот они и сидят друг напротив друга, всматриваются. Если не считать того давнего уже разговора по скайпу, первый раз видятся за двадцать лет. Изменились? Ну конечно. Была юная девочка, а стала женщина, взрослая, красивая. Та же мягкость черт, густые брови, каштановые волосы, только теперь коротко стриженные, уложенные в причёску и, наверное, крашеные. Андрей смотрит на её руки, лежащие на столе… бесцветный маникюр, несколько колец и одно из них — обручальное.

Он рассказывает про Тулу, про то, как было трудно первые месяцы привыкнуть к маленькому городу… ну, не такой уж маленький, полмиллиона жителей, Андрей проверял — примерно как Бостон или Вашингтон.

— Просто никто не живёт в Бостоне и Вашингтоне, — говорит Аня, — все живут в субурбе, в маленьких городах–пригородах мегаполиса.

— Да, у Тулы с этим похуже, — улыбается Андрей, — ну, короче, потом я привык, нормально там живётся.

И тут он рассказывает про школу, про то, как боялся, когда туда ехал, что дети будут совсем другие, чем в Москве, без всякого интереса к литературе, а оказалось, дети всюду одинаковые, особенно если брать пятый–шестой класс, как тогда с твоей Леной, им все можно объяснить, всем увлечь. Да к тому же выяснилось, что в Туле отличные традиции, там всегда были сильные школы, мы просто в Москве ничего об этом не знаем, ну примерно как вы в Америке ничего не знаете про Москву.

Аня обижается: как это не знаем? Мы же читаем интернет, всякие новости, я даже помню, в какие места ты ходил выпивать, когда здесь жил… что–то французское… «Жан—Клод»? Нет, «Жан—Жак», как Руссо. Почему мы, кстати, не там сидим? Уже не модно?

Андрей пожимает плечами: что значит «не модно»? Там все пьяные просто, не дадут поговорить спокойно, а мы сто лет не виделись, ты расскажи, ты–то как?