Учитель Дымов

Сколько бы ты ни прожила, ты больше не встретишь новых людей, а если встретишь, то не запомнишь. Твой мир, твоё настоящее тоже сжимается: всего–то тебе осталось две комнаты и кухня, лестница и лифт, двор и дорога до магазина, да и те — только когда сойдёт снег, то есть, возможно, и никогда. Записная книжка — если бы ещё сохранились настоящие записные книжки — тоже становится все тоньше, все меньше и меньше людей звонят тебе, все меньше людей, которым тебе хочется позвонить. И это не говоря о тех, кто навсегда убыл, о тех, встречу с кем тебе никогда уже не надо будет предварять телефонным звонком, если, конечно, не считать тот самый — 03, по которому позвонит Валера, когда тебе придёт время отправляться в гости к тем, кого больше нет.

Записная книжка сжалась до двух телефонных номеров — Валерик и Андрейка. Валеру ты видишь каждый день, а вот Андрея не видишь почти никогда с тех пор, как он, послушавшись твоего совета, уехал учителем в Тулу. Что до других людей, то когда–то к Валере приходили гости, ты выходила их встретить, стараясь одеться покрасивей, но теперь приходит только одна Наташа, молодая ещё женщина, шестьдесят с небольшим. Когда они сидят вдвоём, ты никогда не выходишь из комнаты, мало ли чем они там заняты? Вот разве что в уборную приходится идти через Валеркину комнату, бывшую гостиную, но ты долго кашляешь, шаркаешь тапками и производишь много прочего шума для того, чтобы не появиться неожиданно.

Вот и все твоё настоящее: две комнаты и кухня, из–за стены слышится бурчание и бульканье соседского телевизора, да ещё из окна виден занесённый снегом дальний угол двора, где почему–то никогда никто не ходит, разве что рано утром или поздно вечером, когда все равно на улице зимняя тьма и не видно ни зги.

Вот и все твоё настоящее: Валера и Наташа, да ещё Андрюша, который так далеко, что день за днём все больше превращается из настоящего в прошлое, благо прошлого у тебя очень много, накопилось за восемьдесят четыре года, и теперь, перед сном, можно, как в детстве, лежать, укрывшись одеялом, в той же самой комнате, где ты засыпала семьдесят лет назад, но только вместо будущего теперь можно перебирать прошлое, потому что будущего у тебя почти нет да и настоящего так мало, что и то и другое скопом не жалко обменять на прошлое, где остались все фантазии и мечты, все несбывшиеся варианты будущего, счастливые концы для грустных историй, исполнения надежд, исцеления печалей.

Вот ты стоишь, молодая и прекрасная, в длинном белом платье, в прозрачной фате, то ли на красной дорожке в загсе, то ли под венцом в церкви. Вот, тяжело дыша, ты поднимаешься по крутой лестнице, опустив глаза, глядя на свой живот, такой огромный, что ты придерживаешь его снизу руками, поднимаешься и только на верхней ступени бросаешь куда–то вбок быстрый, лучащийся счастьем взгляд. А вот ты вынимаешь из лифчика большую, налитую молоком грудь, и крошечный разинутый в крике ротик вдруг находит сосок и сразу наступает тишина, нарушаемая младенческим причмокиванием и твоим глубоким дыханием.

Вот оно, будущее–в–прошедшем, то, что могло с тобой случиться, но так и не сбылось, и вот потому эта дремотная кинолента, эти движущиеся картинки составлены из фрагментов чужих жизней — чужая свадьба и чужое венчание, полузабытая сцена, подсмотренная на лестнице куйбышевского мёда, воспоминания о маленьком Валерике и кормящей Оле.

Ты лежишь в темноте, по самый подбородок укрытая одеялом, прошлое омывает тебя, как скользящая вода, и ты скользишь вниз по течению все дальше и дальше…

Вот Валерик и Андрюша сидят за столом, раскрасневшиеся, довольные, оба громко смеются, широко разевая рты и откидываясь на стуле, наверное, над чем–то страшно неприличным, потому что, когда ты входишь на кухню, они тут же смущённо замолкают, и Валерик даже прикрывает рот ладонью, а Андрей ещё раз хихикает, уже тихо, и Валерик прыскает в ответ, а потом оба с серьёзной миной отворачиваются друг от друга, смотрят на тебя, и Валерик говорит: «Теть Жень, поужинаешь с нами?»

Вот снег хрустит под ногами, стая чёрных ворон проносится на фоне ультрамариново–синего неба, и на этом же фоне — тёмные ветви замёрзших деревьев, янтарные купола Новодевичьего, ты идёшь осторожно, чтобы не упасть, и вдруг кто–то подхватывает тебя под локоть: бабушка, позвольте, я помогу! — незнакомый парень в дутой куртке, неужели тоже идёт в церковь? Значит, нам по пути, вот и хорошо, вот и славно.