Учитель Дымов

— Ну расскажи, — соглашается Андрей, — а то я действительно знаю только, что он был очень хорош в своей области, крупный химик, все такое.

Женя качает головой.

— Нет, — говорит она, — Володя не захотел быть химиком, точно так же как до этого не захотел менять мир. Он отказался и от политической, и от научной карьеры, и всю жизнь говорил, что сделал это, чтобы, не дай Бог, не попасть в лагерь или в шарашку. Но на самом деле там же был и другой выбор: вместо того чтобы создавать нового человека или синтезировать новые вещества, он однажды решил просто учить людей. Учить тому, что он знал, и я уверена, что то, что он знал, было куда больше химии.

— И что же это было? — спрашивает Андрей.

Женя задумчиво смотрит на него.

— Например, он учил быть такими, как он, быть честными и ответственными, а это уже немало.

— Я тоже учу детей быть честными, — говорит Андрей, — а потом из–за этого они выходят на митинги, там их бьёт ОМОН или винтят менты.

— Ну, — вздыхает Женя, — ты же их не учишь ходить на митинг. Ты учишь их быть честными и думать. В том числе — думать о своих родителях, о своём будущем. Если ты хорошо научишь их думать, то они сами будут принимать решения и сами отвечать за них.

— Феликс тоже так считает, — отзывается Андрей, — но они ещё дети, они не могут сами отвечать за такие решения. Ответственность все равно на мне, на других учителях… на родителях, в конце концов.

Женя молчит. Прожитые годы разворачиваются перед ней, как спиралька конфетти.

— Знаешь, — говорит она, — у твоего деда был ещё один хитрый трюк. Как–то раз он сказал мне, что, пока мы живём в такой большой стране, у нас не может быть безвыходных ситуаций. Из любой можно найти выход, потому что можно уехать в другое место, унести свою ситуацию с собой и там, на новом месте, найти выход, которого не было здесь. Поэтому Володя все время переезжал — из Питера в Москву, из Москвы — в Куйбышев, оттуда — в Грекополь, в Энск, а потом — обратно в Москву.

— И что случится, если я уеду из Москвы? — спрашивает Андрей.

— Я думаю, твоя проблема временно исчезнет, — говорит Женя. — В провинции никто не ходит на митинги. А если выйдут, то, значит, это будет совсем другое время и уже все будет можно, как стало можно в перестройку.

— Понимаю, — медленно говорит Андрей. — Уехать в провинцию, найти обычную школу, с обычными учениками и обычными учителями, без всякого уникального педагогического состава, без веры в то, что лучше этой школы не бывает ничего на свете… и спокойно учить детей, надеясь, что им прежде времени не подвернётся случай стать героями и они просто вырастут честными людьми.

— Ну да, — соглашается Женя, — мне кажется, это именно то, что делал Володя.

Андрей снова низко склоняет голову над столом, но что–то уже изменилось за это время, может, поза, в которой он сидит, может, угол, под которым падают солнечные лучи. Теперь Женя видит только своего внука, сидящего у неё на кухне, вот и все, ничего особенного, никаких воспоминаний.

Женя задумчиво вздыхает, и тут Андрей поднимает голову и улыбается, улыбается той самой, давней Володиной улыбкой.

Эпилог

Когда–то будущего было много — собственно, вся жизнь, но с каждым годом оно сжималось, как высыхающая губка, забытая в тёмном углу кухни, скукоживалось, как осенний кленовый лист, сжатый между страниц книги, пряталось в свою раковину, как испуганная улитка–высуни–рога, только тронешь, и — хоп! — уже нет, скрылась, завернулась в известковую спираль, только что было — а вот уже и нет.

Когда–то можно было лежать, укрывшись одеялом, ждать, пока придёт сон, представлять, что с тобой будет завтра или через год, через десять, двадцать лет, а потом постепенно, шажок за шажком, становилось понятно, что вот уже не осталось двадцати лет, не осталось десяти, а потом и насчёт года становилось все сомнительней и сомнительней, даже не потому, что можно умереть раньше, а просто потому, что через год тебя не ждёт ничего интересного — будет такой–то месяц, такой–то день, можно примерно угадать, какая будет погода, вот, собственно, и все, а остальное — такое же, как и сегодня, как завтра, как вчера и как полгода назад.

Будущее исчезает не тогда, когда ты чувствуешь приближение смерти, а тогда, когда дни становятся неотличимы друг от друга, когда оно перестаёт таить в себе неизвестность, перестаёт будоражить воображение. В самом деле, сколько бы ты ни прожила, ты будешь жить в этой квартире, спать на этой кровати, даже надевать по утрам будешь ту же одежду, потому что зачем покупать новую — не так уж долго осталось носить ту, что есть.