Учитель Дымов

— Понятия не имею, — отвечает она, — скорее всего, в какую–нибудь провинцию. Надеюсь, что не в глухую деревню… туда всё–таки обычно распределяют мальчиков. А тебя?

— Наверно, я могу выбирать, — отвечает Гриша, — я отличник, и к тому же — комсорг курса.

— И что ты выберешь? Казань, правильно?

Женя горда, что вспомнила, где ведутся самые главные ракетные разработки, но Гриша молчит, задумчиво глядя на то, как Волга неспешно течёт мимо них. Да, за семь лет привыкаешь к этой грандиозной реке, как, живя с самого рождения в Москве, привыкаешь к подземной красоте метро и торжественности Красной площади.

— У тебя же распределение в эту пятницу? — спрашивает он.

— Ну да, — кивает Женя.

— А у меня — в понедельник.

— На два дня больше времени подумать? — Женя улыбается, но Гриша все так же серьёзно смотрит вдаль, а потом говорит:

— Я выберу тот город, куда распределят тебя.

Почему я считала, что люди признаются в любви словами, специально придуманными ради этого признания? — думает Женя. Зачем обязательно говорить эти три затёртых слова — «я люблю тебя»? Сегодня Грише было достаточно сказать, что он поедет туда же, куда и я, и вот я стою перед ним дура–дурой, ничуть не лучше, чем если бы он опустился передо мной на колено, как Онегин перед Татьяной. Мне все равно нечего ему сказать.

Гриша переводит глаза с реки на Женю, и, краснея под его взглядом, она говорит:

— Спасибо.

— Ты знала?.. — спрашивает он.

— Разве это важно? — отвечает Женя, а сама думает: знает ли Володя, что я люблю его столько лет? И если знает, то когда догадался? Когда нас прижало друг к другу на восьмисотлетии Москвы и сердце чуть не выскочило у меня из груди? Когда я сказала, что поеду с ними? Когда осталась с ними жить, чтобы растить их ребёнка?

— Я знаю, что ты любишь другого, — говорит Гриша, — и это тоже не важно. Важно, что я люблю тебя.

А ещё важно, что тот, кого я люблю, останется здесь и не поедет со мной, думает Женя. Я давно знаю, что в этом году мы расстанемся, и просто стараюсь не думать об этом. Я училась здесь семь лет, и да, я знала, что потом должна буду уехать. Думала отработать распределение и вернуться через три года, но, может, уже хватит возвращаться? Может, действительно уехать с Гришей? Валерке уже шесть, у Оли с ним все нормально, только я помню, что она выделывала первые полгода. А что все это время я говорила себе, что они не справятся без меня… так на самом деле я уверена — Володя справится. И с Олей, и с Валеркой — со всем справится.

А вот я… как я справлюсь без них?

Но тут Гриша обнимает Женю за плечи и мягко прижимается губами к её губам.

Вот он, Женин первый поцелуй — прозрачным летним вечером, на берегу великой реки, с человеком, который готов отправиться с ней на край света.

Женя бы предпочла, чтобы это был человек, с которым на край света хотела бы отправиться она. Но Гришины объятия так нежны, а губы упруги и настойчивы, что Женя обхватывает его руками, закрывает глаза и отвечает на поцелуй.

Да, Женя много раз представляла себе этот день: комиссия, длинный коридор мединститута, сдержанное прощание, слезы шибают в нос прокисшим новогодним шампанским. Она разыгрывала эти сцены в воображении не очень часто, но все же достаточно, чтобы быть уверенной: реальность не принесёт никаких сюрпризов.

И вот он теперь, её сюрприз, ждёт у подножия лестницы, нервничает, жадно затягивается и отбрасывает папиросу, стоит Жене появиться.

Уже давно Гриша узнаёт Женю в любой толпе: быстрая, подпрыгивающая походка, вечно взлохмаченные волосы, острые коленки, локти торчат в стороны, словно Женя добавляет себе объёма, хочет казаться больше. Кошка поднимает дыбом шерсть, воробей топорщит перья, а его любимая лохматит волосы и ощетинивается худыми локтями. Она сбегает навстречу, и Гриша спрашивает:

— Ну, куда?

— Грекополь, — отвечает Женя, привыкая к тому, что теперь на целых три года это будет её адрес.

— Ну хорошо… тепло, море.

Звучит немного растерянно, нет?

Женя смотрит ехидно и говорит с улыбкой:

— Похоже, ты надеялся услышать «Москва» или «Ленинград».

Конечно, она только шутит… но если Гриша в самом деле собирается жить с ней — пусть привыкает.

— Нет, — отвечает он, — я надеялся услышать «Чукотка» или «Улан—Удэ»: если меня туда не распределят, я туда в жизни не попаду.

Они смеются, и на этот раз Женя первая тянется к его губам, вот так, прямо у входа в институт, где она училась семь лет! Теперь она взрослая, свободная женщина, может целоваться где хочет и с кем хочет!

А внутри — никаких слез, никакой жалости к себе. Вот и выходит, что поцелуи хороши даже без любви… интересное медицинское наблюдение, надо бы исследовать… но только практически, практически, без теоретической зауми, лучше вот как сейчас…

И тут Гриша отстраняется от её губ, скользит поцелуем по щеке, поднимается к уху и шепчет:

— Я люблю тебя…

Да, всё–таки трудно обойтись без этих слов, думает Женя и молча закрывает Гришин рот поцелуем.