Учитель (Евангелие от Иосифа)

«Седьмой ангел вылил чашу свою на воздух; и из храма небесного от престола раздался громкий голос, говорящий — Совершилось! И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Великое землетрясение!»

Ёсик выдержал паузу. После которой произнёс точную фразу: «Прошло время…»

Прошло время — и вековой надежде евреев на воссоздание своего Царства наступил решительный конец. И трагический. Это произошло недалеко от Кумрана, в высокогорной крепости Масада у Мёртвого моря. В последней цитадели еврейских партизан.

В последнем оплоте мечты о Новом Иерусалиме на земле.

С той поры Еврейское Царство стало Божьим, сказал Ёсик. Оно перекочевало в сердца и умы миллионов христиан. А «Новый Иерусалим» перекочевал на небо.

Именно в Масаде оборвалась безграничная вера евреев в благосклонность бога. Весь Десятый Римский Легион осаждал крепость целых два года…

Когда наконец римлянам удалось воздвигнуть плотину и пробить в цитадели брешь, её защитники покончили с собой. Все до единого — 960 человек. Не сомневаясь ни в том, что тем самым они провели 15 тысяч осаждавших их римлян, ни в том, что когда-нибудь воскреснут во плоти.

А кончали с собой организованно. Избрали десять мужиков, которые перебили остальных. Вслед за чем — по жребию — избрали из десятки одного, сперва заколовшего товарищей, а потом и себя. Предварительно спалив все жилища.

— А откуда это известно? — удивился я.

— Каким-то чудом одной бабе удалось спрятаться. Не себя спасала, а детей…

— Всё равно предательница, — рассудил я.

— Она просто не поддалась речи.

— Какой речи?

— В которой начальник еврейского гарнизона уговорил всех кончить самоубийством.

— Уговорил? — снова удивился я. — Евреев? Их невозможно уговорить. Порождают Иисуса и Маркса, но сами за ними не идут!

Ёсик улыбнулся:

— Евреи — хорошие ораторы, товарищ Сталин.

— Знаю, — буркнул я. — Но главное в ораторстве не красота слога, а то, чтобы сказать правду…

— А этот начальник сказал такое, о чём никто пока не знает — правда это или нет.

— Троцкий играл именно на этом…

— Он произнёс хорошую речь…

— Троцкий?

— Начальник гарнизона.

— А почему та баба не поддалась?

— Детей, наверно, любила больше, чем себя…

Я ухмыльнулся.

— А начальник сказал сперва, что с тех пор, как люди научились размышлять и вплоть до наших дней, — все, мол, включая наших великих предков, только и твердят, что жизнь, а не смерть, есть источник несчастий. Ибо смерть освобождает наши души и позволяет им возвратиться туда, где несчастий нет.

Я снова ухмыльнулся.

— Этот начальник, — продолжил Ёсик, — сказал потом, что союз души и тела, небесного и земного, уродлив. И неестествен. Хотя даже в теле, даже запертая в нём, душа способна на многое. Она обращает его в орган своего осязания и помогает земному познать кое-что из того, на что оно не способно. Обретя же свободу от тела, душа возвращается в своё царство. Непостижимое на земле. И с земли незримое, как — Господь…

— А при чём это? — оборвал я Ёсика, но он не послушался:

— И этот начальник закончил речь призывом встретить смерть, как встречает её непорабощённая плотью душа. Радостно. Ибо того хочет Закон…

— При чём это всё? — повторил я с раздражением. — При чём эти евреи?

— Как «при чём»? — удивился и Ёсик. — Иисус, товарищ Сталин, тоже был еврей, а во-вторых…

— «Тоже» — как кто? — остановил его я.

— Как те, в Масаде.

— А при чём, говорю, вся эта Масада?

— Я как раз начал говорить… Я сказал «во-вторых», но вы прервали… А во-вторых, Иисус был одним из тех, кто защищал Масаду и совершил самоубийство…

— Так значит, этот начальник в Масаде и был Иисус?

— Нет, того звали Элеазар…

— Неужели Иисус и там не стал начальником? — удивился я и посмотрел Ёсику в глаза.

Они были печальней, чем когда я пожал ему руку при знакомстве. Прошло какое-то время. Паузу в этот раз прервал я:

— Майор! Вы сказали «прошло какое-то время». После падения Иерусалима и до падения Масады. До краха надежды. Когда «Новый Иерусалим» перекочевал на небо… Сколько же именно прошло времени? Сколько ещё Учитель прожил после Иерусалима?

— Четыре года. Масада пала в 74-м году…

— Ещё четыре года? — повторил я.

— Ещё четыре года, — кивнул Ёсик.

— Четыре года — небольшой срок, — рассудил я после новой паузы. — Сегодня у нас, если забыть о глупостях, идёт 1949-й. Через четыре года… будет 1953-й… Малый срок…

Ёсик смотрел не на меня. На свою правую кисть. Которую — заметив мой взгляд — тотчас же укрыл в левой.

Я решил отпустить майора и поднялся с места. Поднялся и он.

— Ар брундеба! (Не возвращается!) — сказал я о Лаврентии.

— Диах, ар брундеба! (Так точно, не возвращается!)

— Шен дабрунди машин. (Возвращайся тогда сам.)

Он кивнул и направился к двери.

— Иосеб! (Иосиф!) — придержал я его.

— Иосеб? (Иосиф?) — обрадовался он.

— Гцхениа? Гинда — Иосе дагидзахо? (Что, оскорбился? Хочешь — буду звать Иисусом?)

— Ёсика дамидзахет! (Зовите Ёсиком!)

— А Лаврентий знает об этом?

— Об Армагеддоне? — спросил он.

— И об Армагеддоне, и о Масаде. О том, что между ними прошло лишь четыре года.

— Не думаю! — и вышел.