— Да, я бы тоже не хотел за себя волноваться, — попробовал отшутиться я, но вдруг сказал совершенно серьезно. — В городе осталось немало людей, судьба которых мне небезразлична. Но помочь им я не в силах.
— Кто? — под темными прядями промелькнул острый кончик носа. — Ты же здесь без году неделю. Твой друг Лев рядом, в соседней комнате. Твой другой друг, Шизик, пропал еще раньше… Чья судьба тебе небезразлична?
— Тебе правда интересно знать? — я был рад отвлечь ее, и, когда она кивнула, продолжил: — Ну, например, в общежитии осталась девушка Женя. Она подруга Евгения Валерьевича, очень хорошая подруга, как выяснилось… Я не могу не волноваться за нее. Библиотекарша Валерия Степановна — мы с ней очень сдружились, пока я просиживал штаны за подготовкой к нашим бесполезным урокам. Софья Павловна, которая у вас биологию преподает…
— Шалава, — перебила меня Яна.
— Тем не менее, она мой друг, — с нажимом заметил я. — Она пришла мне на помощь, когда я в ней нуждался. Поэтому я не хотел бы, чтобы с ней произошло что-нибудь нехорошее. Еще наши ученики: не все из них громобои. Например, я видел Чупрова, и он, не буду скрывать, выручил меня. Вот ему сейчас грозит вполне реальная опасность, и в отличие от многих, он не прячется от нее.
— Ну и что, — равнодушно протянула девочка. — Пусть грозит. Мне он никогда не нравился.
— Судя по тому, что я видел на уроках, это у вас взаимно, — улыбнулся я. — Еще Татьяна Антоновна…
— Она хорошая, — одобрила Яна. — Ты с ней тоже задружиться успел?
— Не совсем задружиться. Она просто обращалась ко мне за помощью: к ней пытался клеиться один парень, и она просила помочь разобраться в этом вопросе.
— Странная просьба. И ты помог? — Увы, нет. Там всё довольно запутано было, она, мне кажется, сама не знала, чего хотела. А парень в итоге оказался громобоем, я сам только сегодня узнал, и… И… Твою ж бабушку…
— Ты сам понял, что сказал только что? — Яна подняла глаза, в них читался неподдельный ужас. — Вижу, что понял.
— Боже мой… — я и сам не заметил, как от ругани перешел к богу: передо мной словно разверзлась черная бездна. — Как я мог забыть… Веня Ремез — он ведь тоже громобой. Я знал это, и не сказал ей… Не предупредил… Теперь же… Яночка, мне нужно идти.
Не дожидаясь ответа, я поднялся и направился к выходу, когда уже у двери меня догнал ее голос:
— Ты хоть адрес ее знаешь?
Медсестра злобно зашипела: уснувший было младенец беспокойно заворочался и застонал в своей люльке.
— Нет… — я растерянно обернулся, вернулся к ней. — Не знаю. А ты?
— Знаю.
— Скажешь?
— Нет.
— Почему?!
— Ты отказался идти за моей мамой, но сразу же ломанулся за другой училкой.
— Это совсем другое! Ты не понимаешь!
— Все я понимаю, — недобро хмыкнула Яна. — Я же говорила, ты считаешь меня дурочкой. У тебя в телефоне есть карта? Я ее дом по номеру не помню, только показать могу. Квартира 109.
— Спасибо тебе!
— Спасибо в желудке не булькает, — все равно было видно, что она обижена… Или волнуется? — И да, раз уж ты все равно наружу намылился, зайдешь заодно и ко мне в гости. Там недалеко. Зайдешь?
— Зайду, — пообещал я, получив в благодарность теплую улыбку.
Так ваш покорный слуга снова оказался на улице. По собственной безалаберности и недальновидности. По собственной глупости. По собственной… В общем, как ни крути, некого мне было винить. Только себя.
Покинув подвал, я первым делом осмотрелся: нет ли чего или кого подозрительного? Вроде, все спокойно… Относительно спокойно. Но непосредственной угрозы нет, можно идти к реке. Через пустырь. Желательно, пригнувшись, а не как гвардеец на параде. Военная наука усваивается быстро и не забывается никогда. Именно военная, а не парадная.
Часы показывали половину двенадцатого.
Спуск к воде испещрен цепочками следов. Видно, что совсем недавно здесь прошла большая группа людей. Прошла, судя по всему, успешно: никаких признаков их встречи с громобоями: бездвижных тел и пятен кровищи — не наблюдалось. Да здесь им и делать нечего, у них совсем другие цели. Неведомые большинству ни в чем не повинных людей, которые уже пали или еще падут жертвами разгула разбойников. Может, спустя какое-то время, и в числе этих жертв окажусь и я? Буду лежать где-нибудь под берегом с простреленной головой, присыпанный снегом, пока какой-нибудь случайный волонтер не наткнется на меня во время поисков. Может, даже пройдет какое-нибудь время, прежде чем меня отыщут, я даже успею немного разложиться. И тогда будет закрытый гроб, полетят в Москву и Смоленск печальные сообщения, приедут жена, родные… Фу, а если я разложусь, как меня будут опознавать? Не хочу, чтобы Вера видела меня разложившимся… Лучше уж свежим, улыбающимся.
Какие-то неправильные мысли. Надо гнать их подальше. И вообще меньше думать и больше наблюдать и слушать. Тогда и поводов для печальных сообщений будет меньше.