Учитель истории

Сквозь влажную пелену Ана с трудом различила расплывчатое сморщенное лицо Зембрия Мниха и одновременно, будто далекое эхо, его тоненько молящий, плачущий, как у ребенка, голос.

— Ана, проснись! Открой глаза, открой! Вот так… еще… Ана!!! Она ожила, выжила! Боже, благодарю тебя!.. Как я счастлив, как я счастлив!

Доктор еще что-то такое ласковое говорил, потом обнимал, целовал. И Ана хоть и не могла пошевелиться, да все это ощущала, и ощутила мерзкий вкус во рту от чего-то вливаемого, от чего она стала кашлять, отрыгивать и вновь потеряла сознание.

Повторное пробуждение было более зримым и странным: перед ней, улыбаясь, стоял высокий, смуглый, худой старик с жидкой бородкой с проседью.

— Она ожила, — старик толкнул дремлющего на стуле Мниха.

Тут же над ней склонились Зембрия Мних и Астарх, чуть позже появились Радамист и умиленная Артемида в слезах.

— Где Бозурко? — первое, что еле выдавила Ана.

— Пошлите в город за Бозурко, — скомандовал Мних.

— А Азу не нашли? — вторая мечта Аны.

— Ищем, ищем, — подобострастно склонился Мних.

— Чтобы не было рецидива, надо повторить инъекцию, — сказал смуглый старик.

— Да, да, все уйдите, — засуетился Мних. — Ана, потерпи… в последний раз.

— Готовьте анестезию, теперь чуть больше опия, — незнакомые слова говорил старик, — где антисептик?.. Возьмите себя в руки, Мних.

Вновь Ана почувствовала мерзкую жидкость во рту, вновь «уплыло» сознание, и когда она вновь пробудилась, с удивлением ощутила тяжесть и силу своего тела, утомленное, но ясное сознание и зоркость глаз.

— Ана! Ана, дорогая! — над ней склонился Зембрия Мних, и только голос тот же, а лицом сдал, постарел, обмяк. — Как мне повезло, как мне повезло, что великий доктор Хасан Син оказался здесь, у меня… Что бы я делал?.. Ана, как я рад, как я счастлив! У тебя абсолютно ясный взгляд, скажи хоть слово.

— Гм-м, — кашлянула Ана, во рту стоял мерзкий вкус. — Дайте воды. — И отпив несколько глотков. — Где Бозурко?

— Опять уехал… Молодой, на месте не сидится.

— А Христофора не оживили?

— Ты о чем? При чем тут это?

— Знаю о чем… В начале травите, потом лечите.

— Ана, — стало суровым лицо Мниха, — если не хочешь моей погибели — не говори об этом, и даже не вспоминай… Конечно, я виноват, не рассчитал, переборщил… Я многое от Лекапинов сносил и, наверное, буду сносить, но представить тебя в объятиях этого мерзавца — я не мог… Да и ты этого представить не могла. Я ведь помню, в каком ты состоянии была, знаю, как он был противен тебе… Случись свадьба — ты бы себя первой презирала бы… и вряд ли это пережила… Разве это не так? Скажи мне правду!

Ана долго молчала, а заговорила о другом.

— Я хочу домой, на Кавказ.

— А сестра Аза? А Бозурко? Ты думаешь, твой брат теперь захочет роскошный Константинополь на дикую Хазарию поменять?

— Я хочу домой, на Кавказ! — болезненно уперлась Ана.

— Хорошо, хорошо. Только вместе уедем, чуть погоди, дела.

— С Вами дел у меня нет, — глухим утробным голосом постановила Ана.

— Вы вольны, Ваша светлость, — учтиво склонился Мних.

Он еще что-то хотел продолжить, но Ана грубо перебила:

— Вы надо мной издеваетесь!

— Ничуть, — нервной сыпью зарделись шея и щеки Мниха. — Ана, признай, — дрожал его голос, — что бы я ни делал, как бы ни поступал, а в итоге я добра все-таки свершил больше, чем худого.

— Это еще не итог — поэтому я уеду.

— Куда? К кому? Кому ты нужна в Хазарии, где тебя в рабство продали и предали.

— У меня есть деньги, и я…

— Нет у тебя денег, нет, — кривя лицо, надвинулся Мних. — Ты знаешь, сколько твой братец задолжал?

— И сколько он Вам должен?

— Мне он не должен… Да ты знаешь, что спелся он с царскими сынками и по-царски гуляет, тебя уже практически полностью обворовал и всюду немало задолжал.

— Бозурко! Не может быть! — обхватила голову Ана.

— Говорю, как есть… — Зембрия Мних подошел к Ане, взял ее за руки. — Как это ни прискорбно, но не без твоей помощи Бозурко вкусил все мерзкие пороки Константинополя, вошел в раж, а опий, гашиш и женщины никого не отпускают — высасывают все до жил, сводят быстро в могилу, не говоря о деньгах.

— Что мне делать? — плакала Ана. — Мой единственный брат! Ведь больше никого у меня нет!

— Я могу его излечить… Правда, это непросто.

— Вылечите, избавьте. Все что угодно отдам.

— Я ведь сказал — тебе нечего отдавать, долги.

— А фабрика, дом, корабли?

— Кому это надо? Все недостроено, только в зачатке.

— Что мне делать? — еще горше зарыдала Ана.

— Все просто — делать то, что я скажу.

На похудевшем от болезни бледном лице зеленовато-лиловые глаза Аны стали еще больше, еще глубже, и столько в них было кротости, тоски и мольбы, что Зембрия Мних не выдержал, насильно обнял ее и на ухо жарко зашептал:

— Не волнуйся, я помогу, я спасу. Только будь всегда рядом, я не могу без тебя, я люблю тебя, люблю.

— Что Вы от меня хотите? — рыдая, противилась Ана этим ласкам. — Из-за какой-то мистической идеи Ваша жизнь отравлена, и Вы травите всех. В Вас добро и зло соединились вместе, и Вы не ведаете, когда творите добро, а когда зло... Идея порабощает дух, господствует над человеком!