Учитель истории

Имя «Зембрия Мних» оказалось магическим. Да и об Ане Аланской-Аргунской купцы-рахмадиты наслышаны. Показали они все, подсказали, посоветовали и даже посетовали: с тех пор как Лекапин дорвался до власти им чинят в Константинополе всякие препоны, товару хода не дают, а товар лучший, издалека: пряности и бижутерия — индийские;, чай и тютюн[45] — цейлонские; шелк, косметика, фарфор, бумага, порох и лекарства — китайские; золото и меха — булгарские; икра, мед, клей — хазарские.

— А если я Вам помогу все это продать? — холодно-расчетлив голос Аны.

— Зембрия Мних нам помочь не может или не хочет, да и не нуждается он в наших деньгах, — так же расчетливо отвечают купцы. — Ну а если Вы, Ваше сиятельство, нам поможете — мы люди чести, по всему миру ездим с достоинством, лучше нашего товара и нашей цены нет.

Лишь после этого в прежнем блеске, да с новыми мыслями направилась Ана во дворец; встревожилась — первый царь, Роман Лекапин, для соболезнований ее и не принял, говорили — от смерти первенца потрясен. Зато Константин VII при виде ее просиял, целовал руки и глазами пожирал ее. А когда Ана, для приличия вспомнив Христофора, попыталась всплакнуть, теперь повысившийся в ранге четвертый царь небрежно махнул рукой, мол, зачем вспоминать, а вслух:

— Бог все видит!.. Вас горе миновало!.. Давайте-ка лучше я прочитаю Вам мои последние стихи.

— Очаровательно, бесподобно, какой талант! — артистично, а может, искренне воскликнула Ана. — Кто же на этом свете достоин таких слов из Ваших величественных уст!

— Как кто? Вы, Ана, Вы!

Ана осторожно взяла листок, манерно прижала к груди:

— Какое счастье! Как я Вам благодарна, Ваше величество! — с этими словами, будучи неграмотной, она вновь стала любоваться сочинением как завораживающей живописью, ее прекрасное лицо вдруг погрустнело, пышные ресницы стеснительно заморгали, даже алые губки надулись. — Вот только бумага… не для Вашей императорской руки: уж слишком темная, толстая… Ведь на ней вскоре все померкнет, а это историческая ценность, шедевр, наследие империи, Ваше имя… И на этом обворовывают, наживаются, — все это возникло спонтанно, прямо на ходу, и наступая, используя все свое очарование, она продолжала. — Ваше величество, позвольте мне позаботиться о Вас, — и тут пробудился в ней такой азарт, что глаза по-новому загорелись, обнажая природную страсть.

— Да, … да, … — на все согласен был император, озираясь, боясь, что вот-вот войдет жена.

Действительно, вскоре появилась Елена, и вот здесь Ана не только всплакнула, а, положив голову на плечо женщины, горько зарыдала, повторяя имя «Христофор»; ее пришлось утешать, даже вызвали врача. А потом была трогательная беседа, и обед, во время которого женщины обо всем секретничали, и стремясь утереть нос мужчинам-бездельникам, решили открыть совместное собственное дело — торговлю заморскими дарами.

В порыве умиления царица Елена и ее муж дали добро, а делать ничего не стали — им лень; так Ане их помощь и не нужна, лишь их согласие, их благословение, их имя и свой авторитет. И так наладила дело, так развернулась, что только через нее и поставляется дорогой товар для императорского дворца, сената и администрации. А потом армия, флот и охрана стали у нее приобретать продовольствие, одежду и обмундирование. Ане принадлежат самые лучшие и дорогие торговые марки, она законодательница мод, приобрести у нее вещь — престижно, значимо.

Со временем Ана сама уже не справляется с делами, и у нее собственная контора, большой штат работников, одних счетоводов с десяток, и не мудрено — ее капиталооборот составляет уже десятки тысяч золотых, и она давно за все рассчиталась с Мнихом и теперь сама крупные дела ведет.

Правда, наряду с доходами и расходы растут; и если бы это было личное или семейное потребление, а так непонятно в какую авантюру ее тот же Мних потихоньку втягивает.

А началось с того, что Ана вначале выкупила более сотни оставшихся в живых рабов-кавказцев, бывших воинов отца. Она хотела обессилевших в неволе и в тяжелом труде земляков немного подлечить, подкормить и отправить в Хазарию, как ей вдруг стало известно, что по совету Мниха, теперь уже осмелевший четвертый царь Константин VII возжелал создать собственную сотню охраны из кавказцев под командованием Астарха. И вроде сотня как наемная гвардия, а из казны финансирования нет, каждому воину обещано ежемесячно по два золотых, и это обеспечение, как государственный налог, легло на плечи Аны. Поначалу это было не так обременительно, да вскоре обнаружилось, что еще около тысячи пленных рабов из Хазарии томятся на каменоломнях Гераклеи. Астарху было поручено заняться выкупом этих земляков. Однако владелец каменоломни, якобы крещеный полуперс-полуараб, толстый Фихрист, очень богатый и влиятельный человек в империи, наотрез отказался продавать рабов-кавказцев.