Учитель музыки

    Эриксона смутило совпадение прозвищ, данных Циклопу им самим и этим мальчишкой, но сейчас ему было не до того, и он быстро позвонил условленным кодом в квартиру с цифрой пять на двери.

    Никто не открыл. Возможно, старухе требовалась не одна минута, чтобы дошаркать до двери. А может быть, полчаса уже прошли, пока он рыскал в поисках денег, и вредная домавладелица ушла или просто не открывает ему дверь, из противной, упрямой и брюзжащей старческой злости.

    Под любопытным взглядом Йохана он позвонил ещё раз, тщательно соблюдя шифр. Нервно пощёлкивая пальцами, выждал несколько минут. И уже собрался было позвонить в третий и последний раз, когда мальчишка сказал:

    - Да нет там никого.

    Дальше между ними состоялся вот такой быстрый, воспалённый диалог, будто они спорили уже не меньше получаса.

    - Нет? - спросил Эриксон.

    - Нет.

    - А чего ж ты раньше не сказал?

    - А раньше вы не спрашивали.

    - Так я и сейчас не спрашивал.

    - А мне просто надоело, что вы тут торчите.

    - Она должна быть дома.

    - Но её там нет.

    - Где же она, чёрт побери?!

    - У чокнутого.

    Эриксон остановился, внимательно посмотрел на мальчишку.

    - У чокнутого? - переспросил он на всякий случай.

    - Ну да, - лениво пожал плечами мальчишка. - У старика Пратке.

    И он сплюнул вниз, на площадку второго этажа, под дверь указанного старика, возле которой образовалась уже небольшая лужица из его плевков.

    Эриксон неодобрительно покачал головой и спустился на свой этаж. Хотел постучать в третий номер, но вместо этого зачем-то прижался ухом к двери - осторожно, тихонько, воровато - и стал слушать.

    - Нет, так ничего не услышишь, - сказал сверху Йохан. - Слушать надо через замочную скважину.

    Эриксон покраснел, застигнутый за своим предосудительным занятием - он уже напрочь забыл о присутствии этого мальчишки. Тем не менее, он опустил голову пониже и прижался ухом к щели замка.

    Слышно ничего не было поначалу, зато он почувствовал лёгкий смрадный запах, исходящий из-за двери.

    - Чем у него так воняет? - шёпотом обратился он к Йохану.

    - Воняет, да, - кивнул мальчишка, не расслышав, наверное, вопроса.

    Эриксон снова прислушался, весь буквально превратясь в слух, но ни единого раздельного звука не доносилось из квартиры сумасшедшего, а шёл только постоянный нестихающий ропот, будто там говорили одновременно полтора десятка человек.

    А в следующую минуту его буквально отбросило от двери, потому что прямо в ухо ему, сквозь замочную скважину, дрожащий негодованием старческий голос произнёс:

    - Я не позволю!

    Эриксон отпрыгнул к своей квартире и уже хотел с позором скрыться в ней, навеки обесславив себя подслушиванием у чужой двери, и только уверенность, что безумный старик ничего не соображает в приличиях, давала ему слабую надежду сохранить доброе имя. Но прежде чем он нашёл в связке нужный ключ, дверь квартиры Пратке открылась и подрагивающий голос госпожи Бернике произнёс:

    - Ну, что, господин Скуле, вы принесли деньги?

    Эриксон-Скуле обернулся, выдавливая на губы улыбку. Она выползла и легла на губах жалкой бледной полоской, как выползает из тюбика зубная паста на подставленную щётку.

    Мадам Бернике стояла в дверях, в домашнем халате и в чепце. За её плечом демонически сверкал очами старик Пратке, и весь его вид говорил, просто кричал: «Я не позволю!»

    Из глубины квартиры действительно доносились несколько голосов, которые жарко обсуждали что-то, спорили и даже, похоже, ругались.

    - Мы играем в карты, - ответила мадам Бернике его удивлённому взгляду. - Хотите составить партию, господин Скуле?

    - Н-нет, благодарю вас, - выдавил растерянный Эриксон. - Я только хотел... хотел передать вам деньги. Я звонил к вам, как мы договорились, двумя короткими и одним длинным, но... никто не открыл, и тогда я...

    - А кто бы мог вам открыть, если там никого нет? - перебила домовладелица.

    - Не знаю, - растерялся Эриксон, словно уличённый в ещё одном неблаговидном поступке.

    - Он звонил два раза, - сказал сверху Йохан.

    - Благодарю, мой мальчик, - отозвалась госпожа Бернике, даже не подняв на мальчишку глаз. - Господин Скуле никогда не отличался особой вежливостью или терпением, - и добавила, обратясь уже к Эриксону: - Не так ли, господин Скуле?

    Эриксон промямлил что-то нечленораздельное. Эта старуха подавляла его своей железной волей, своим холодным непроницаемым взглядом и ледяным тоном. Он всегда считал себя человеком не робкого десятка, но перед этой дамой и в теперешних обстоятельствах чувствовал себя юнцом, получающим выволочку от тиранши тётки, от которой зависит его будущее благосостояние, которое наступит однажды, в какой-то счастливый для него, и последний для тётки, день.

    - Итак, что вы хотели? - спросила госпожа Бернике, словно уже напрочь забыв, о чём они говорили только что. - Если только подслушать у двери господина Пратке, то вам придётся довольствоваться тем, что вы уже услышали и скрыться от позора в своей квартире.

    - Я... - промямлил Эриксон, пытаясь улыбнуться. - Я не хотел. Я принёс деньги. За квартиру.