Читаем Учитель цинизма. Точка покоя полностью

Мы с Битоном идем к лесопильному начальству договариваться. Здесь все строго — продавать населению ничего нельзя. Можно только в виде исключения. Так что на сухую разговор не идет. Я к такому повороту готов. Достаю, разливаю. Начальство теплеет и проникается сочувствием. Но надо ехать в Спасск подписывать разрешение на продажу леса населению.

Еду попутками в Спасск. Толкаюсь в каком-то присутствии. Оформляю бумаги. Все долго и непросто. К вечеру возвращаюсь в Дегтярное. С бумагами все вроде нормально. Плачу деньги. Пьем за удачную сделку. Подгоняем «кировец» с прицепом. Грузим. Штакетник. Сороковку. Столбушки. Целая гора пиломатериалов. Грузчикам — по стакану. Трактористу — стакан, чтобы дорога была легкой. Садимся с Битоном в кабину. Поехали.

Ехать 12 километров. Дорога нормальная — почти везде асфальт. Битон байки травит. Я начинаю дремать. Дремать надо аккуратно. Трясет сильно. Голову можно расшибить. Приехали. Разгружаемся. Теперь у нас есть из чего строить.

Да здравствует забор! А забора метров сто примерно. Сад у нас большой. Приходит Вася — старичок-лесовичок. Маленький, но сухой и крепкий. Смотрит на груду леса. Связки штакетника. Цокает языком. Выпиваем, чтобы работа была легкой. Провожу ревизию жидкой валюты — осталось две бутылки. Хорошо же меня в Дегтярном облегчили. Надо заначить на всякие непредвиденные расходы. Дедушка — мужчина серьезный. Вася тоже не пальцем деланный. Так что на отдых горючего не хватает. Отправляюсь к бабке Нюрке за самогоном.

Бабка Нюрка живет одна. Как-то колола дрова и саданула с маху топором по ноге. Прихромала к Оле. Та ей рану обработала, перевязала. Говорит: «Тебе, Нюра, надо к доктору». — «Ну вот ишо, к дохтуру. Ты лучше замоташь. Да и пройдет само». — «Нет, Нюра, загноится рана, ты без ноги останешься». — «Ну, на зорьке, схожу, можеть».

Когда я впервые приехал в Санское, я с удивлением осознал, что не понимаю языка, на котором говорят местные жители. Особенно бабы. Мужики говорят мало и матом, в общем, понять можно. А вот бабы — и вроде русский язык, но какая-то совершенно неожиданная интонация. Голос повышается к концу фразы и переходит чуть не на крик. Чего орут-то? А они не орут. У них просто говор такой. Постепенно привык. Стал понимать.

Стучу в окошко. Свет зажегся. Бабкина хитрая мордочка замаячила. Высунулась на крыльцо — бутылку сует. Я ей — трешку. Самогон тут гонят многие, все почти. Но немногие продают. У бабки вот такой приварок малый.

Дедушка с Васей уже заждались. Все строго: черняшка, лук, «Беломор». «Беломор» — это мне. Ни Вася, ни дедушка не курят. Здоровье берегут. Отдыхаем. Вася спохватывается, начинает собираться: «Ох, бабка заругает. А то поусну где под забором».

Мы с дедушкой ложимся. У меня в голове туман. Внутри организма какая-то муть. Ну еще бы — столько пойла выхлебать за день. Я же начал часов в семь утра. И весь день прикладывался. Да без закуси почти. Но я не пьянею. Я весь напряжен. Работы вагон, а мы так начинаем. Не дело. Хорошо, что допили весь Нюркин самогон. Может, завтра с утра начнем.

Утром встали. Перекусили. Приехал Вася на Мальчике. Мальчик — это Васин драгоценный мерин. Вася раздобыл циркулярку. Дедушка пилит сороковку на слеги. Я копаю ямы под столбы. Работаем. Ям надо много. Слег тоже. Небо синее. Мы трезвые. Весь день. Даже в обед не прикладывались. Солнце садится. Мы буквально валимся с ног.

Скоро зацветет сад.

С утра начинаем бить штакетник. Бьет в основном дедушка. Я держу штакетину. Гвоздь он забивает в три удара. Четвертый — контрольный, чтобы co шляпкой. Когда он устает, я его сменяю. Но он долго не устает и редко отдыхает.

Работа исключительно творческая. День за днем. Столбушки. Слеги. Штакетины. От них уже рябит в глазах. Приходит Вася: «Эк вы быстро подвигаетесь!». Еще бы не быстро. Времени-то нет у нас. Мы ведь не можем «на зорьке» забор поставить.

Вася не унимается: «Вы бы передохнули, а то умаялись ведь». Заботливый, просто сил нет. Выпить ему очень хочется. Ну, давай отдохнем. Водки мне жалко, жаба душит. Я хочу Оле оставить. Совсем без валюты здесь не прожить. Вдруг ей что-то понадобится? Ну там крыша провалится или пол. Хотя вроде все, что могли, укрепили.

Вася говорит: «В магазин белое завезли. Еще, может, не побрали всю». Здесь в сельпо ассортимент строгий: белое — это водка, красное — все остальное. Когда мы только осваивались на этом краю мира, тоже Вася заявился и говорит: «Красное завезли». Мы с Олей удивились: в такой дыре — и красное сухое? Я пошел в магазин, полем через овраг, не близко. Оказалось, «красное» — это портвейн какой-то местный. Даже на вид жутковатый. Нет, не стали мы его пить.

Дать Васе денег и послать в магазин за белым — нельзя. Не донесет. Потом явится и будет объяснять, что вот случайно заблудился прямо в магазине и разбил нечаянно.

Перейти на страницу:

Все книги серии журнал "Новый мир" №7. 2012

Рассказы
Рассказы

Валерий Буланников. Традиция старинного русского рассказа в сегодняшнем ее изводе — рассказ про душевное (и — духовное) смятение, пережитое насельниками современного небольшого монастыря («Скрепка»); и рассказ про сына, навещающего мать в доме для престарелых, доме достаточно специфическом, в котором матери вроде как хорошо, и ей, действительно, там комфортно; а также про то, от чего, на самом деле, умирают старики («ПНИ»).Виталий Сероклинов. Рассказы про грань между «нормой» и патологией в жизни человека и жизни социума — про пожилого астронома, человеческая естественность поведения которого вызывает агрессию общества; про заботу матери о дочке, о попытках ее приучить девочку, а потом и молодую женщину к правильной, гарантирующей успех и счастье жизни; про человека, нашедшего для себя точку жизненной опоры вне этой жизни и т. д.Виталий Щигельский. «Далеко не каждому дано высшее право постичь себя. Часто человек проживает жизнь не собой, а случайной комбинацией персонифицированных понятий и штампов. Каждый раз, перечитывая некролог какого-нибудь общественно полезного Ивана Ивановича и не находя в нем ничего, кроме постного набора общепринятых слов, задаешься справедливым вопросом: а был ли Иван Иваныч? Ну а если и был, то зачем, по какому поводу появлялся?Впрочем, среди принимаемого за жизнь суетливого, шумного и бессмысленного маскарада иногда попадаются люди, вдумчиво и упрямо заточенные не наружу, а внутрь. В коллективных социальных системах их обычно считают больными, а больные принимают их за посланцев. Если кому-то вдруг захочется ляпнуть, что истина лежит где-то посередине, то этот кто-то явно не ведает ни середины, ни истины…Одним из таких посланцев был Эдуард Эдуардович Пивчиков…»Евгений Шкловский. Четыре новых рассказа в жанре психологической новеллы, который разрабатывает в нашей прозе Шкловский, предложивший свой вариант сочетания жесткого, вполне «реалистического» психологического рисунка с гротеском, ориентирующим в его текстах сугубо бытовое на — бытийное. Рассказ про человека, подсознательно стремящегося занять как можно меньше пространства в окружающем его мире («Зеркало»); рассказ про человека, лишенного способностей и как будто самой воли жить, но который, тем не менее, делает усилие собрать себя заново с помощью самого процесса записывания своей жизни — «Сейчас уже редко рукой пишут, больше по Интернету, sms всякие, несколько словечек — и все. По клавишам тюк-тюк. А тут не клавиши. Тут рукой непременно надо, рукой и сердцем. Непременно сердцем!» («Мы пишем»); и другие рассказы.

Валерий Станиславович Буланников , Валерий Станиславович Буланников , Виталий Владимирович Щигельский , Виталий Николаевич Сероклинов , Виталий Николаевич Сероклинов , Евгений Александрович Шкловский , Евгений Александрович Шкловский

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Кто оплачет ворона?
Кто оплачет ворона?

Про историю России в Средней Азии и про Азию как часть жизнь России. Вступление: «В начале мая 1997 года я провел несколько дней в штабе мотострелковой бригады Министерства обороны республики Таджикистан», «совсем рядом, буквально за парой горных хребтов, моджахеды Ахмад-шаха Масуда сдерживали вооруженные отряды талибов, рвущихся к границам Таджикистана. Талибы хотели перенести афганскую войну на территорию бывшего Советского Союза, который в свое время — и совсем недавно — капитально в ней проучаствовал на их собственной территории. В самом Таджикистане война (жестокая, беспощадная, кровопролитная, но оставшаяся почти неведомой миру) только-только утихла», «комбриг расстроенно вздохнул и пробормотал, как будто недоумевая: — Вот занесло-то, ядрена копоть! И куда, спрашивается, лезли?!».Основное содержание очерка составляет рассказ о том, как и когда собственно «занесло» русских в Азию. Финальные фразы: «Триста лет назад Бекович-Черкасский возглавил экспедицию русских первопроходцев в Хиву. Триста лет — легендарный срок жизни ворона. Если бы речь шла о какой-нибудь суетливой бестолковой птахе вроде воробья, ничего не стоило бы брякнуть: сдох воробей. Но ворон! — ворон может только почить. Ворон почил. Конец эпохи свершился».

Андрей Германович Волос

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное

Похожие книги