Волков вскинул на него загоревшиеся глаза, сорвался с места и схватил лежавший у печи топор. Аня принесла его в полдень. Колола лучины разжечь печь. И забыла отнести обратно. Сжимая топор, шагнул к Жорке. Лицо Жорки выразило сначала недоумение, потом испуг. Он отпустил Аню и отступил к стене.
Сергей вышел из-за стола, преградил Волкову путь и произнес хладнокровно:
- Брось дурить, Профессор.
Волков остановился в полутора метрах от него. Сказал громко и властно:
- Уходите!
Сергей выругался.
- Дай сюда топор!
- Вон! - закричал Волков и резко взмахнул топором. Сергей отпрянул, запнулся обо что-то и полетел на пол. Ира глупо хихикнула. Сергей тут же вскочил. Удивительно, но он, кажется, покраснел. Волков стоял неподвижно, белый как мел, высоко вздымая топор, сжимая топорище со страшной силой, и горящими глазами глядел в упор на Сергея. Казалось, еще миг, и он бросится на противников и будет рубить направо и налево. Сергей криво улыбнулся.
- Ты, Профессор, сейчас немного нервозный. Мы другой раз поговорим. - Он повернулся и не спеша вышел из избы.
Остальные, боязливо поглядывая на Волкова, попятились к двери и, стараясь не терять его из поля зрения, тоже ретировались.
- Нервозный и стервозный! - раздался со двора голос Коляна.
Волков уронил топор, сел на скамью, обхватил голову руками. Девушки смотрели на него с изумлением и со смятением. И с восхищением.
- Еще мгновение, и я потерял бы контроль над собой, - сказал он после долгого молчания. Снова помолчал и добавил: - И они это поняли ...
Волков ушел к себе.
- Анька, неужто правда в Усадьбу к Сергею ходила? - хмыкнула вдруг Оксана.
- Никогда! Дома у него...
- А потом что? Надоела ты ему?
Аня помолчала в смущении.
- Да просто отстал... А то прохода мне не давал... Не любила я его никогда...
- И когда это у вас с ним было? - с наигранной веселостью спросила Юля.
- Как он тебя выгнал.
- Не выгнал, а я сама ушла! Точно тогда?
- Клянусь!
Волков вышел к ужину. Заговорил невесело:
- У Льва Толстого, проповедавшего непротивление злу насилием, есть наивная сказка. Войско вторгается в чужую страну. Солдаты настроены воинственно...
- Учитель, а ведь правда, что Артха - это Анартха? - перебила вдруг Ира.
Волков участливо посмотрел на нее.
- Артха, конечно, не может быть главной целью в жизни, но почему же это обязательно Анартха? Впрочем, - поспешно добавил Волков, - если ты так считаешь - оставайся при своем мнении.
- А нельзя с переводом, Учитель? - капризно попросила Юля.
- Ира сказала, что богатство - это зло.
- А что ей еще остается говорить, - хмыкнула Оксана.
- Так вот, солдаты готовы сломить любое сопротивление, - продолжал он. - Но никто и не думает сопротивляться. Жители охотно все им отдают. И солдатам становится скучно. Войско расходится. Разве хоть один подобный случай был в истории? Ни при каких обстоятельствах нельзя убивать людей - это идеальная правда. А идеальная правда, как это не печально, не всегда бывает применима в реальной жизни. Убивать можно и даже нужно, защищая себя, своих близких, свою страну - вот правда реальная... - Он словно оправдывался перед ними.
Юля за ужином была молчаливой и задумчивой. Время от времени бросала на Аню пытливые и враждебные взгляды.
Говорил, в основном, Волков.
- У многих интеллигентов чем сильнее развивается интеллект, тем слабее становится воля. Из-за таких простой народ и не уважает интеллигенцию. Настоящий интеллигент должен быть готов постоять за себя, защитить свою честь. Даже умереть, защищая свою честь. Даже убить, защищая свою честь...
В эту ночь Даша никак не могла заснуть. Слышала, как вышел из избы Волков. Долго не возвращался. Она тоже вышла. Он сидел у костра, подперев голову руками, и, не отрываясь, печально глядел в огонь. Она почувствовала к нему жалость. Девушка тихо подошла, села рядом. Волков встрепенулся, с трудом оторвал взгляд от огня.
- Как я понимаю зороастрийцев-огнепоклонников! Могу смотреть на пламя бесконечно. - Он помолчал, вздохнул и заговорил снова. Новые, доверительные, нотки уловила Даша в его голосе. - Хотел я сбежать от общества, от людской суеты. И вот что получилось. Да моя прежняя жизнь, в Красноярске, несравненно спокойнее была... Я ведь собирался жить здесь в совершенном одиночестве, ни с кем не общаться, писать без помех свой труд.