Удача близнецов

В знатных фартальских семьях в это время обычно устраивали обручения – ведь доны и доньи, особенно титулованные, не могут вступить в брак с кем попало. О любви речь здесь идет очень редко, почти всегда о браках сговариваются наперед, очень придирчиво подбирая будущих супругов. Во многом это связано не только с какими-то взаимными выгодами для решивших породниться семей, но и со строгим запретом (как церковным, так и законодательным) на браки с близкими родичами. До четвертой степени родства включительно. В некоторых провинциях это создает определенную проблему, особенно в глуши, где все друг другу родственны по многим линиям. И если простой люд этот запрет соблюдает очень условно (просто берут супругов из соседних сел, не заморачиваясь на степень родства, лишь бы не родные или единокровные), то донам приходится туго. Вот и везут аристократы своих детей в столицы провинций на балы, а кто побогаче – так и вообще в Фартальезу, в надежде устроить браки повыгоднее и чтоб без нарушения запрета.

Готовились к началу майских балов и в столичном доме Вальяверде. Финансовое положение семьи тщательно скрывалось от публики, и вассальным донам было объявлено, что юный граф поселился в столице ради получения образования. Хотя на самом деле, как ни странно, в первую очередь потому, что жизнь в столице стоила дешевле, чем в родовом гнезде Кастель Вальяверде, где постоянно требовалось устраивать приемы, охоты, гуляния и прочие затратные мероприятия. Но и тут три весенних бала и пять больших приемов провести нужно было обязательно. Донья Кларисса еще во время традиционных зимних приемов наловчилась выкручиваться, устраивая всё как можно дешевле, но при том вполне на достойном уровне. Видно, в ней проснулась банкирская жилка Таргароссо, ее родни по отцу, и она ухитрялась потратить на всё это куда меньше денег, чем могло показаться по пышности этих приемов. Например, украшения для бального зала можно было заказать не в столице, а где-нибудь в провинции, но по столичным эскизам. Стоило в три раза дешевле, а выглядело ничуть не хуже. Главное, чтобы никто из плайясольских донов об этом не узнал.

Сейчас донья Кларисса, помимо составления смет на балы и приемы, занималась еще одним, и куда более важным, трудным и ответственным делом: она составляла список возможных невест для Джамино. И когда в последнюю седмицу апреля Оливио наведался в гости, она предложила ему после десерта и кофе обсудить в кабинете кое-что очень важное. Поскольку на обеде же присутствовал и Джамино, она не стала говорить ничего прямо, но Оливио прекрасно всё понял. Собственно, он и сам собирался с ней побеседовать на ту же тему.

В кабинете больше ничего не напоминало о доне Модесто Вальяверде, лишенном титулов и сосланном в Гвиану за разные нехорошие дела (в том числе и за семейное насилие). Все его немногочисленные регалии, начиная с шеврона выпускника Ийхос Дель Маре и заканчивая плайясольским орденом «Золотой Рыбы», были убраны с глаз долой в маленькую шкатулку, а шкатулка унесена на чердак. Портрет дона Модесто тоже из кабинета унесли туда же, и теперь на его месте висел парный портрет, изображавший Оливио в парадном мундире и Джамино в придворном костюме. Этот портрет донья Кларисса заказала зимой у своего кузена-живописца, и тот его написал за совсем символические деньги. На взгляд Оливио, портреты получились слишком вылизанно-красивыми, но этого он мачехе не говорил. Ведь рядом с этой картиной висели еще два портрета, написанные всё тем же кузеном. Слева, со стороны Оливио – портрет покойной доньи Лауры, матери Оливио, а справа – портрет доньи Клариссы, матери Джамино. Донью Лауру живописец писал с маленького магопортрета, который сохранился только потому, что Оливио когда-то сам его спрятал в своей детской в Кастель Вальяверде за стенную панель. Ведь женившись второй раз, дон Модесто почему-то уничтожил все портреты предыдущей жены.

Оливио сел в кресло возле камина, в котором вместо дров алели раскаленные крупные огнекамешки. Среди них была парочка темных – заклятие рассеялось, а подновлять не стали, видно, мачеха решила немножко поэкономить, ведь зачарование таких больших огнекамешков стоило двадцать реалов за штуку, а если оптом – то дешевле, за полторы сотни реалов десяток. Дела семейства Вальяверде всё еще оставляли желать лучшего.

Мачеха взяла со стола три листка, скрепленные изящной скрепкой, и протянула ему, сама села за стол.

– Скоро ведь начало майских балов… и время обручений, – сказала она. – Джамино уже пятнадцать лет. Я знаю, что в вашем роду не приняты были такие ранние обручения, но ты же сам понимаешь, в каком мы положении.

– Понимаю, – Оливио взял бумаги. – Я и сам бы хотел, чтоб он женился, как только достигнет брачного возраста. Нас ведь только двое осталось.

– И Джамино не слишком здоров, – вздохнула мачеха. – Хвала Матери, за последние месяцы приступов не было, но… астма ведь никуда не делась. Если с ним, не приведите боги, что случится…