Я лежал с закрытыми глазами, укрытый по самые брови мягким, меховым одеялом. Лежал на чем-то мягком. Я пошевелил плечом, под ним характерно зашуршало. Солома, или сено. На ощупь, сквозь грубую ткань, в несколько слоёв, различия как-то не улавливались. Терпко пахло пылью и, почему-то, лекарством. От кашля. Мне этот сладковатый запах, ни в жизнь не забыть. Я этот "Пертуссин" уничтожил, пару литров точно. Сначала как положено, по три столовые ложки в день. Когда лечили от кашля. После, как не положено, когда вычитали в составе девяностопятипроцентное содержание этанола и отсутствие побочных эффектов при передозировке. "Лёгкая тошнота" не могла встать на пути к вожделенному алкогольному опьянению у доблестных курсантов. Что ж там было, в составе, окромя спирта? Что-то ползучее. Тимьян? Именно, пахло тимьяном.
Хорошо как. Сколько же я проспал? Полностью отдохнувший организм с удовольствием принимал ласки мехового одеяла, касающегося обнаженной кожи. Откуда у нас такое богатство? Сработала ассоциация на слово богатство и мозг выдал вывод. Шуба Алатаны. Ммм. Обнаженной кожи?! Судорожное движение руки подтвердило полное отсутствие совокупности изделий, несущих утилитарные и эстетические функции, на теле. Это, когда я заимел привычку ложиться спать голым? Под шубой жены. На соломе (или сене, не столь суть важно). Сон, наконец, полностью ушел и реальность неловко постучалась в сознание, смущённо извиняясь за опоздание. Спать я не ложился. Я примитивно выключился.
Я открыл глаза. Дислокация? С точки зрения медицины — отсутствует. Что радует. Но меня интересует — где я нахожусь? То бишь, военная трактовка термина. Очнулся там же, где и отрубился. Радует не менее. Вопрос дня: периодические отключки Алатаны заразны, и теперь, по два раза в день, в обморок буду падать я? Или, это из-за моей медвежьей ипостаси? Может, местные медведи в спячку летом ложатся, и я теперь шатун? Вот это коктейль. Оборотень-медведь-шатун. Замедляю время, как тёзка-фанат болеутоляющих из игрухи. Можно было бы попробовать от стрелы из лука уклониться, но отрицательный результат эксперимента окажет пагубное влияние на состояние организма. А ему сейчас так хорошо. Вот что значит — выспался. И сон… Мне уже долгое время не снились сны. Ну, может, я их просто не запоминал, но этот врезался в память своими ощущениями, оставшимися после него.
Я сидел в лесу, возле маленького, бездымного костерка. В углях, я это точно знал, лежали прикопанные картофелины. Висела, нехарактерная для леса, какая-то звенящая, тишина, изредка простреливаемая трескучими щелчками, сопровождавшимися снопом искр из пламени. Я, время от времени, брал ещё одну ветку, из небольшой кучи рядом, и подкармливал огонь. Дар Прометея благосклонно принимал подношение, сигнализируя о своем хорошем отношении ко мне небольшими всполохами, освещающими собеседника, сидящего по ту сторону костра. Олча-оол с невозмутимым видом, хотя… Обычный вид, по этому азиату никогда невозможно было понять, о чем он думает. Олча-оол, с обычным своим видом, выцарапывал из углей запечёную картошку длинной веткой.
— Привет. — я решил нарушить тишину.
— Здравия желаю, командир. — кивнул мне ночной гость. Или, может, это его костёр, и гость здесь я?
— Как сам? — я не знал, что сказать. — Ты за мной?
— Не кипишуй, капитан. Тебе, что, картошки жалко?
— Нет. Угощайся.
Тишина. Я ломал на куски очередную ветку. Олча-оол с шипением перебрасывал черную от золы картофелину между руками.
— Как остальные?
— Нормально. — он, посчитав температуру клубня приемлемой, начал счищать горелую корку.
Тишина. Вздохнув, я потянул из поредевшей кучи валежника очередной сук.
— Ты не прав. — в этот раз, ради разнообразия, молчание нарушил гость.
Я, в поддержку разнообразия, решил промолчать.
— Мы тоже не отнеслись к заданию серьёзно. Какой герыч? Нам домой ехать. Нормальное раздолбайство. Ты сколько нас за это качал?
Стыд разъедал глаза, а, может, это костерок дымить начал? Очередная ветка отправилась в пламя. В запасе оставался жалкий десяток сучьев. "Шаолинь", надкусив очищенный до половины корнеплод, шумно дышал открытым ртом, стараясь не обжечься.
— А соли нет? — я вздрогнул.
— Нет, не взял. — костёр, демонстрируя солидарность со мной, с недоумённым шипением щёлкнул, разбросав искры. Как я мог забыть соль?
— Короче, капитан, хватит уже себе накручивать. По ориентировке должен был быть один джип. Не ждали мы их. — Олча-оол отряхнул руки от золы. — Мы их не пустили — нам зачлось. Там. Отличный выстрел, кстати. От бедра, с одной руки. Уважуха. Багай-оол просил отдельное спасибо сказать.
— Ты за этим? — странное ощущение. Я осознавал, что не бодрствую. Но и сном это мог назвать с натяжкой.
— Нет. — щёлочки глаз блеснули смехом. — Тут твой адыг хворост собирает, просили присмотреть. Ты сам пока не можешь. Испугаешься, побежишь.
— Адыг?
— Медведь.
Я кивнул с умным видом. Да, у меня всё время медведи на подтанцовке. Хворост собирают, репу растят. Делюсь с ними потом: вершки-корешки. Ничего такого.