Удачный сезон

Из колонок, включенных на полную громкость, рвется оглушительный рок. Беседка, расположенная за густо разросшимися кустами малины, тускло освещена подвешенным под потолком миниатюрным фонариком, свет которого растворяется в ароматном голубом дыму: прямо в беседке громоздится раскаленный, заложенный шампурами мангал. Похоже, парочка, развлекающаяся здесь, совсем не задумывается об элементарной безопасности. Это хороший знак. Для меня, разумеется. На скамейке сидит девушка, болтая обутой в кеду ножкой в такт музыке. Маленькая такая брюнетка с размалеванной почти до неузнаваемости мордашкой. Еще бы, рокерша. Зовут ее Олеся. А вот о парне я знаю мало, это минус. Но не стоит наделять его никакими мифическими качествами – обычный среднестатистический ботаник в толстых очках, потрепанных джинсах да еще и изрядно подвыпивший. Наверняка общается с Олеськой потому, что оба – изгои в своем окружении. Она из-за крайне скверного характера и нестандартных увлечений, а он… Наверное, просто потому, что не особо умеет себя выразить. Не знаю. Да и какая разница. Словом, не очень приятная пара. Но в сложившихся обстоятельствах самый подходящий для меня вариант. Волосы, правда, у девчонки едва доходят до плеч и попорчены дешевой краской. Но на безрыбье и рак рыба. И еще – увлекательные маленькие сложности, которые добавят делу особый и новый для меня привкус.

В куст малины с голой нижней веткой, чтобы проще было запомнить место, убираю хорошо наточенный топор и, нацепив на лицо самую милую из своих улыбок, пересекаю порожек беседки.

– Как же у вас тут здорово! – стараясь перекричать Раммштайн, обращаюсь к мутным взглядам ребят. Олеська улыбается, узнав меня. Мы с ней учились года три в одном классе, потом ее на год перевели на домашнее обучение из-за травмы.

– А ты тут чего? – орет она, неопределенно жестикулируя. Замечаю длинные, накрашенные черным лаком ногти, радуюсь. Такого экземпляра у меня пока нет. Отвечаю, подсев к ней на скамейку, чтобы не надорвать голос:

– Да отдыхаю. Скукота. А тут у тебя беседка прямо пляшет. Дай, думаю, загляну.

– Во даешь! – Девушка визгливо хохочет. Ее дружок, до которого смысл моих слов вряд ли вообще дошел, тупо улыбается за компанию. Встает с корточек и чуть не заваливается набок. Я отбрасываю последние сомнения насчет его, мешать он точно не сможет. Хотя спиртное и страх иногда творят с людьми чудеса. На такой случай у меня есть решение – это время. То, что для меня является катализатором, станет для парня конечной точкой. Как фатально.

Олеся – другое дело: пьяная, с заплетающимся языком, но движения вполне скоординированы. Вот она подходит к мангалу, переворачивает шампуры. С одного на угли падает крупное колечко лука, шипит. Мои ноздри ловят приятный сладковатый запах. Возникает заманчивая мысль отсрочить задуманное минут на двадцать и полакомиться шашлыком. Не пропадать же добру. Тогда, правда, останутся мои отпечатки на шампуре, но ведь можно будет бросить железяку в угли или стереть одеждой. Но здравый смысл тихим шепотом советует не глупить и не рисковать. Я, как обычно, подчиняюсь.

Из колонок хрипит низкий, больше похожий на рык сжимающей в зубах палку собаки, голос. Олеся подпевает (и как только разбирает в этой какофонии слова?). Ее безымянный дружок все так же улыбается, потягивая из почти пустой бутылки «Балтику». Незаметно смотрю на часы. Половина первого ночи. Станет ли кто-нибудь недовольный шумом или просто особо любопытный подходить к беседке? Зная местных, могу предположить, что вряд ли. Многие хозяева ближних участков на ночь уезжают. Те же, что остаются, вроде бы люди не нервные. А вот полицейские могут и заинтересоваться шумихой, вызванной музыкой. Или это во мне подал голос страх?

Подхожу к Олесе, помогаю ей крутить шампуры.

– А ты че через рукав-то? – морщит девушка лоб с нарисованными бровями.

– Горячо ведь, – мило так вру. – А что за мясо?

– Баранина. Отлично идет к пиву.

Киваю, про себя думая, что про шашлык теперь точно можно забыть: баранину я не ем.

Неожиданно до того казавшийся приятным запах кушанья приобретает резкие, отвратительные ноты. Я едва сдерживаю подступившую к горлу тошноту. Память – острая, неотъемлемая от моей сути – стремительным лезвием вонзается в мозг.

Я уже не в задымленной грохочущей беседке, а в деревне. Над головой – пронзительно синее небо, под босыми детскими ногами – щекочущая мягкость травы. Пахнет речкой. Дедушкин дом находится почти на самом берегу. Мне хорошо и весело, как и любому шестилетнему малышу на свежем воздухе.