Удар иглы

Блеснула молния, расцвёл и тут же расплылся над волнами белый цветок залпа, перед носом нашего галиона плюхнулось в воду ядро. Началась артиллерийская дуэль. Мы ответили пирату, так же безрезультатно. Пират умелым манёвром зашёл с левого борта. Это было быстроходное военное судно, и оно, как и утверждал капитан, имело все преимущества перед нашим потрёпанным кораблём.

Борт красного фрегата покрылся дымами, большинство ядер канули в воду, оставив на воде круги, но одно из них угодило в палубу, проломив перила и отправив к праотцам двух матросов. Второе впилось в борт. Наши ядра снесли часть снастей фрегата и тоже учинили на его палубе разгром. Сейчас наш капитан, наверное, проклинал себя последними словами и вздыхал о тех пушках, которые оставил в Севилье взамен тюков с товарами.

Из всех видов сражений морские битвы, пожалуй, самые страшные и кровопролитные. Здесь против тебя не только вооружённый, сыплющий ядрами из десятков орудий враг, но и само море, готовое поглотить слабого, побеждённого. Это жестокая, отчаянная драка, в которой победителя ждёт богатая добыча, а его жертву, как правило, смерть. Здесь нет путей отступления. За спиной моряка — только ад.

Фрегат продолжал умело маневрировать, осыпая нас ядрами. Некоторые из них достигли цели. Стоны, крики, проклятия, кровь. Очередным ядром оторвало руку матросу, и он теперь катался по палубе и кричал так, что голос его разносился далеко над волнами. Сайта-Мария!

Я и Адепт не сходили с палубы, хотя это место и не относилось к числу безопасных. Грохот стоял такой, что едва не разрывало барабанные перепонки. Мы держали в руках оружие и понимали: то, что недоделал шторм, довершит этот красный фрегат. Единственное, что мы можем, — подороже продать свою жизнь.

Фрегат пошёл на абордаж. Его капитан знал, что наши пушки с левого борта почти все сказали своё слово и, чтобы перезарядить их, понадобится не менее четверти часа.

Затрещали мушкетные выстрелы. Рядом со мной, держась за пробитую пулей грудь, рухнул пехотинец. Ещё одна пуля черканула по моей собственной шляпе. Но этабыла всего лишь прелюдия. Настоящий кошмар начался после того, как в борта нашего галиона впились абордажные крючья и на палубу хлынули потоки существ, пришедших из самых мрачных снов. Это были не люди, а морская нечисть, сущие бесы, вырвавшиеся на волю из чёрных глубин морского ада. С леденящими кровь воплями они сыпались на нашу палубу, у одних в обеих руках было по шпаге, у других — сабля и кривой ятаган, у третьих — дымящийся пистолет и кинжал. Сведённые судорогой лица, глаза, горящие азартом и жаждой разрушения, зажатые в зубах концы красных косынок, повязывающих голову. Большинство одеты в короткие штаны и рубахи без рукавов.

Вмиг смешались два потока: команда галиона, владеющие оружием пассажиры и пехота схлестнулись с неудержимыми, несущимися, как лавина, исчадиями ада. Потом эти потоки разбились на отдельные группы отчаянно бьющихся, изрыгающих ругательства, предсмертно хрипящих, стонущих людей. Я старался не упускать из виду Адепта, зная, что он владеет оружием не настолько хорошо, чтобы выбраться из этой каши или хотя бы продержаться достаточно долго.

Это был жестокий беспощадный бой. Помню его урывками. Вот я пронзаю одного из трёх головорезов, прижавших меня к стене… Вот второй из них падает, сражённый пулей… Вот нас захлёстывает человеческая волна, и я уже не знаю, кто где, чьи удары я отражаю — своих или чужих.

Потом я сошёлся с огромным верзилой, ловко управлявшимся кистенём и шпагой одновременно. Он был чертовски опытен. Но всё равно умер, когда мой клинок вонзился точнёхонько ему в глотку.

Испанцы превосходили пиратов численностью, однако пиратам было не впервой драться с теми, кого в два, в три, или даже в четыре раза больше, чем их самих. Невероятная свирепость, презрение к опасности, панибратство со смертью и воинское искусство делали их страшными противниками. Но и испанцы держались неплохо. Особенно отличался командир отряда пехотинцев, рубивший направо и налево своей тяжёлой шпагой. Так что в целом силы были равны. Нам удалось сгруппироваться и занять оборону.

Палуба стала скользкой от крови, повсюду валялись трупы, раненые взывали к Богу о милосердии или проклинали небеса. Это был кровавый пир, когда все божеские и человеческие законы летят к чертям и вселенское зло показывает свой оскал. И каждый из нас становится его частью, попадает под его власть, если только хочет остаться в живых.