Удар иглы

Предательство — ты многолико. Ты появляешься в самые ответственные минуты и сметаешь всё, что стоит на твоём пути: доблесть, силу, героизм. В самый напряжённый момент, когда решалось, кто кого, прозвучал пистолетный выстрел. Командир пехотинцев закачался и упал, царапая пальцами красный от крови палубный настил. Я увидел, как проклятый Джованни, улыбаясь, отбрасывает пистолет и скрывается с глаз долой. Мерзавец, надо было тогда его отправить на тот свет! Жалость и сострадание — вы сыграли со мной злую шутку! Какой же я был дурак! Вместе с тем я знал, что повторись всё снова — и я опять бы отпустил негодяя. Не могу совершить хладнокровного убийства.

После гибели командира пехотинцев, дела наши пошли хуже некуда. Командир будто воплощал в себе дух всего отряда, стойкость и смелость, волю к победе. С его смертью боевой порыв угасал. Солдаты гибли один за другим. Иные, поддавшись малодушию, пытались сдаться и получали от пиратов награду в виде пули или клинка в сердце.

Кто мне нанёс удар — я не видел. Я провалился во тьму. Очнулся связанный по рукам и ногам. Кроме меня на палубе валялось ещё с десяток раненых солдат и матросов. Трупы уже выбросили за борт. Низкое солнце озаряло красными лучами и без того алую палубу. На ней толпилась пиратская братва, возбуждённая мыслью о предстоящем грабеже. На специально принесённом стуле сидел худой однорукий мужчина, его щёку и губы пересекал шрам, навсегда придавший ему гримасу зловещей усмешки. Длинные каштановые волосы спускались на плечи и лоб. Когда он встряхнул головой, я увидел, что они прикрывают клеймо на лбу. Он мог заработать это клеймо где угодно — в английском или испанском суде, на французских или арабских галерах, на рабовладельческих плантациях.

Застонав от боли в голове, я попытался повернуться и тут же получил чувствительный удар босой ногой по рёбрам.

— Лежи спокойно, испанец, или я отрежу твой длинный нос, которым ты вертишь без надобности!

Я больше не собирался напрашиваться на удары. Я увидел то, что хотел. Сзади меня на палубе лежал Адепт. Связанный. Живой.

Начался скорый и не праведный суд. Однорукий капитан пиратов, развалившись на стуле, поглаживал длинными пальцами лежащий на коленях пистолет. Двое головорезов привели едва держащегося на ногах капитана Родриго Маркеса.

— Почему ты не сдался на милость победителя, когда увидел наш флаг? — небрежно осведомился однорукий.

— Потому что не слишком надеялся на эту милость. О твоих милостях, Клеймёный Джек, ходят легенды.

— Эти легенды не лгут, ты прав. Но тогда, у вас была бы надежда. Теперь же её нет.

— Я богатый человек, — без всякого воодушевления и заискиваний, спокойно произнёс капитан. — Мои родственники могли бы дать богатый выкуп.

— А разве легенды не говорят о том, что Клеймёный Джек не берёт выкупов? Тебе не повезло.

Капитан Родриго гордо выпрямился и насмешливо произнёс:

— Говорить, что тебе придётся несладко на том свете, вряд ли стоит, ты и сам знаешь, что твоя душа безвозвратно погублена. Но ещё на этом свете ты до дна изопьёшь самую горькую чашу. Будь ты проклят!

— Может, и буду, только не твоими мольбами, — ухмыльнулся Клеймёный Джек и разрядил в Родриго пистолет. Тело тут же выбросили за борт. Капитана мне было жалко. Конечно, он отличался жадностью, но всё-таки помог нам. Если бы он знал, что, приняв нас на «Санта-Крус», подводит черту под собственной жизнью…

— Тащите следующего. Надеюсь, он доставит нам больше удовольствий, — крикнул Джек, поднимая новый заряженный пистолет.

Следующим притащили Генри. Толстый лысый пират, державший верёвку, которой был связан наш друг, сказал по-английски:

— Этот жалкий стручок силён как бык. Он сломал ногу Мартину и свернул челюсть Томазо Людоеду!

— Да, чтобы свернуть такую челюсть, надо немало потрудиться, — хмыкнул Клеймёный Джек.

— А ещё он визжал диким голосом, что он твой личный друг и что, если с его головы упадёт хоть один волосок, ты вздёрнешь нас на рее.

— Что же, тут он был полностью прав. Здравствуй, Генри.

— Здравствуй, Клеймёный Джек.

— Развяжите его, — махнул рукой атаман пиратской шайки.

И путы тут же спали с него.

— Почему ты избил моих людей, Генри? И вообще какого чёрта ты забыл на этой испанской лоханке?

— У меня здесь немало дел. Одно из них повидать тебя. И ты знаешь зачем.

— Знаю. И сделаю всё, что велит наш обычай.

— У меня просьба к тебе.

— Если она не слишком обременительна…

— Не слишком. Не убивай пленных. Ты завладел их имуществом. Зачем тебе брать ещё и их жизни?

— Не выйдет! — резко отрезал пират.

— Тогда сохрани хотя бы жизни вот этих людей. — Он указал пальцем на меня и Адепта. — Это мои друзья.

— Твои друзья ещё не мои друзья. Нет!

— Тогда… Тогда я покупаю их. По сто пятьдесят реалов.

Интересно, откуда у Генри взялись такие деньги?

— Не меньше трёхсот за каждого!

— Двести — и по рукам!

— Хорошо, двести пятьдесят.

— Договорились.

Торг закончился в нашу пользу. Похоже, наши жизни были спасены. Но вдруг лысый толстяк заорал, тыча в меня пальцем:

— Он же убил Большого Дика! Дика любили все, а ты милуешь его убийцу!