Удар отложенной смерти

– Вот вы ржёте, а меня мать на неделю прогулок лишила. Две недели со мной не разговаривала, пока я на коленях перед портретом прощения не попросил. Или даст, бывало, бутерброд, и смотрит, поделюсь ли с младшими. Если сам с голодухи сожру – она меня по затылку! А я жить хочу по-человечески, без большевистских закидонов, понятно?! Жить! А как надо? Никто не научил. И мама тоже… Теперь самогон варит и в церковь бегает – грехи замаливать. Уже сама круто забурела, и портрет Ленина со стены сняла…

– Филипп Адольфович! – крикнул Кириков, наконец-то заметив пропавшего приятеля. – Ты куда подевался? Не стыдно? Мы сидим, ждём. Банкет начать не можем…

– Сейчас иду! – Готтхильф с сожалением покинул своё место и стал пробираться к выходу.

Андрей скользнул по нему ничего не выражающим взглядом, потом вскочил с диванчика. Он кого-то увидел в дверях и поспешил поздороваться. Протискиваясь мимо Обера, он равнодушно извинился. А сам сунул ему в карман бумажку, свернутую особым образом. Такими обычно мальчишки плевались на переменах, и Андрей тут не был исключением.

Записку Обер прочитал уже в зале, когда все чокались и славили виновника торжества. Супруги Кирикова за столом не было. Толя сказал, что Люба решила не стеснять своим присутствием мужскую на девять десятых компанию. Филипп, зажёвывая коньяк лимоном, развернул под скатертью узкую полоску тетрадной бумаги в клеточку, исписанную загогулистым почерком Андрея.

«Осмотри зал и иди в туалет, во вторую от входа кабинку. Выбери момент, не вызывая подозрений. В дверь стукни три раза, потом – два».

Филипп шёпотом сказал Анатолию, что Регина просила его срочно позвонить. Легенда с туалетом была уже использована. Сам он направился туда, куда велел Озирский. Простучал пять раз, и быстро попал в кабинку.

Давясь от смеха, Андрей спросил шёпотом:

– Веталь там?

– Там. В серой паре и белом шёлковом жилете. Очки у него в золотой оправе. За столиком один, что тоже нам на руку. Я к нему подсяду, когда нужно будет.

– А охрана? Разглядел?

– Двое с бабами неподалёку, но мне они должны поверить. Вы с группой туда не суйтесь, лучше погуляйте по Садовой. В восемь часов я Веталя в курилку приведу – он, как и я, без этого не может. Но ещё раз прошу вас всех – наденьте «броники», потому что Веталь бьёт без промаха. И невооружённым уже давно не ходит даже по квартире…

– Понял, всё передам ребятам. Выходи, а я – немного погодя. Записку отдай, я её сожгу, чтобы у тебя из кармана не выпала. Вдруг танцевать придётся?

– Не знаю. Вполне может быть… Не подведите, умоляю – ставки слишком высоки. Держи записку! Между прочим, с облавой получилось очень здорово. Я бы на месте Веталя тоже ни о чём не догадался…

* * *

Рашен, рашен, рашен!..

Залихватская песня гремела на весь зал, когда Филипп вернулся к своему столику. Хмельной Марик никак не мог попасть вилкой в куриную котлету «Де валяй». Кириков налегал на водочку и уже здорово набрался. Остальные гости ели так, что трещало за ушами. В голодное время попасть на банкет в «Метрополь» считалось огромной удачей.

Веталь пока не замечал Готтхильфа, но ждал его и всё время поглядывал то на часы, то на дверь. Наблюдая за ним со своего места. Филипп решил обещать ему всё – лишь бы не спугнуть в последний момент, когда обратной дороги не будет…

– Ламбада! – донеслось со сцены. И тут в зал полилась завораживающая, супермодная в этом сезоне мелодия.

Зал в момент наэлектризовался, и единственная дама за их столом, Ниночка Нефёдова, заулыбалась Готтхильфу. Тощая, высокая, с конским хвостом за спиной и хрипловатым страстным голосом, она как нельзя лучше подходила для этого танца. Только они с Филиппом сумели постичь сие сложное искусство. Ему ничего не стоило освоить любой танец, но особенно хорошо удавался степ. А ламбады мужики элементарно боялись, так как сильно возбуждались – буквально до судорог. Обер же выполнял все движения ламбады, оставаясь холодным, как айсберг.

Сейчас он танцевал более эмоционально – не потому, что очень уж запал на Ниночку. Просто ему хотелось выплеснуть где-то своё внутреннее напряжение и заглушить голос совести. Он должен был сейчас сдать легавке если не друга, то доброго знакомого, товарища по несчастью, тоже рождённого в ссылке. И, честно говоря, Обер плохо представлял, как потом будет жить с этим…

На Филиппа и Нину засмотрелись уже не только сидящие за столами, но и танцующие; они стали потихоньку копировать движения. Веталь тоже развернулся, внимательно наблюдая за Обером и его партнёршей. На лице его Филипп прочитал гамму самых разных эмоций – от искренней радости до злобной тоски. Когда по аплодисменты Филипп с Ниночкой возвращались к столу, отбиваясь от желающих взять у них уроки танцев, Веталь поднялся. Раздвинув в салонной улыбке тонкие губы, он подошёл к пирующей компании учёных.

– Добрый вечер! Приятнейшего вам аппетита! – Веталь пожал руки мужчинам, а Ниночке поцеловал. – Мы хорошо знакомы с непревзойдённым танцором Филиппом Адольфовичем уже очень давно. Он не даст соврать.