Удар по своим: Красная Армия: 1938-1941 гг.

В 23 и 24 гг., затравленный ближайшими подручными Троцкого Розенгольцем и Склянским, я благодаря личному участию т. Ворошилова вновь был восстановлен на военной работе, соответствовавшей моим наличным силам.

Прошу Вас, Вячеслав Михайлович, и очень прошу передать мою просьбу т. Сталину — не лишать меня возможности отдать все свои наличные силы на любом военном участке работы, посильном для моих сил, знаний и лет. Уверяю Вас, что своей работой оправдаю доверие партии и правительства.

Базилевич 5.XI.38 г.»⁹.

В секретариат председателя СНК СССР В.М. Молотова это письмо поступило, но не более того — три недели спустя за Базилевичем «пришли». В решении ЦК ВКП(б) в отношении Г.Д. Базилевича говорилось, что он снимается за неудовлетворительную работу в занимаемой должности секретаря Комитета Обороны при СНК СССР. В его работе, безусловно, имелись недостатки, но не такие же, чтобы получить обвинения во вредительстве и саботаже выполнения принятых решений. Как человек с высоким чувством ответственности, Базилевич болел душой за порученный участок дела, неустанно заботился о повышении результативности деятельности подчиненных ему сотрудников. Достаточно сказать, что в результате его настойчивых ходатайств аппарат секретариата Комиссии (Комитета) Обороны значительно вырос в количественном отношении. А также и в качестве работы.

Вот некоторые факты. Если по состоянию на август 1935 г. в штате секретариата было восемь человек, из которых оперативных работников четыре, то в ноябре 1937 г. этот штаг состоял уже из 15 человек, из которых консультанты и помощники, то есть лиц, непосредственно прорабатывающих соответствующие вопросы, насчитывалось шесть. Еще в мае 1935 года Базилевичем был подан председателю СНК СССР рапорт о необходимости расширения штата работников ввиду увеличения объема работ, сильную загруженность аппарата секретариата. В январе следующего года он в очередном рапорте Молотову ставит вопрос о необходимости улучшения качества работы секретариата и выдвигает предложения о перестройке его деятельности.

Как уже отмечалось, физическое и моральное состояние Базилевича в момент ареста было очень тяжелым. Об этом два десятилетия спустя рассказал его следователь В.И. Бударев. На допросе в качестве свидетеля в Главной военной прокуратуре он показал

2 июня 1955 г.:

«Я помню, что Хаханьян (член Военного совета ОКДВА, комкор. В 1930—1934 гг. работал в Комиссии Партийного контроля при ЦК ВКП(б). — Я. Ч.) дал показания о причастности к заговору Базилевича, которые мною были доложены через Иванова (начальника следственной части Особого отдела ГУГБ НКВД СССР. — Я Ч.) Берия. Иванов после этого поручил мне проверить по картотеке, нет ли о Базилевиче других показаний. Было установлено, что на Базилевича дал также показание Гринько. На основании этих двух показаний была составлена мной справка, которая была передана Иванову, а им доложена Берия. Спустя несколько дней после этого я получил упомянутую справку с резолюцией Берия об аресте Базилевича. Я помню даже, что в связи с этим мы даже говорили с Ивановым, что вопрос об аресте Базилевича был решен только по справке, хотя перед этим было специальное решение ЦК, запрещающее аресты по справкам.

После этого Базилевич был арестован. Санкцию на арест у прокурора брал я лично. Это было как будто у Рогинского или Розовского, который перед тем, как подписать постановление об аресте, звонил Берия и говорил с ним об этом.

Произведенный обыск на службе у Базилевича в СНК СССР каких-либо улик, изобличавших Базилевича в заговоре или вредительской деятельности, не дал. Дома у Базилевича нашли черновик одного его письма периода конца 20-х годов — начала 30-х. В нем было изложено предложение к отдельным военным, которые к моменту обнаружения письма были арестованы, о том, чтобы организовать их встречу где-либо на курорте. Чего-либо определенного по смыслу и антисоветского в его содержании, как я помню, в нем не было. От этого письма Базилевич вначале отказывался, но затем дал какое-то неопределенное показание о его происхождении, отрицая однако какой-либо преступный и антисоветский его характер. Следует заметить, что по делу Базилевич себя виновным не признавал и показания против него Хаханьяна, Гринько и Даргольца считал клеветническими»¹⁰.

Не добившись от Базилевича показаний во внутренней тюрьме на Лубянке, руководство НКВД переводит его в Лефортовскую тюрьму. Об этом периоде свидетельствует следователь Бударев: «Базилевича в тюрьме не били. Он болел сахарной болезнью, сидя в тюрьме, сильно страдал, был очень слаб и бить его было нельзя, он бы этого не выдержал, хотя переводя его в Лефортовскую тюрьму, Иванов передавал мне, что Берия приказал поместить его туда и как следует всыпать. В связи с тем, что Базилевич и в Лефортовской тюрьме продолжал заявлять о своей невиновности и показаний об участии в заговоре не давал, я докладывал дело Иванову и говорил ему тогда, что бить Базилевича нельзя, так как он этого не вынесет по состоянию своего здоровья»¹¹.