Удар током

А пока жизнь прекрасна — всё впереди! В конце мая звонил Голубев, интересовался готов ли продолжать участие в группе. Что за вопрос, мне такое творчество в радость (по "сценарию" я играл до призыва в Советскую Армию). Поинтересовался: кто из ребят остаётся, появилось ли название, какие организационные вопросы и другие мелочи. Олег пригласил на репетицию в помещение красного уголка на Петроградской что в доме Кирова. Вот так номер: в этом примечательном здании жил Саня Политковский и мой тренер по боксу Илья Матвеевич. Удивился заново, да и намылился в первый же выходной июня на встречу с музыкальным ансамблем.

Я отлично помнил своё музыкальное будущее и оно нравилось и казалось перспективным ровно до тех пор, пока уже после армии попытался поступить на курсы ударных инструментов при музыкальном училище. На собеседовании и тестах меня безжалостно зарубили, оставив в памяти вечную обиду. Четыре года трудился и совершенствовался за ударной установкой, а тут ясно дали понять — Петрушевский бездарь! Наверное так происходит в жизни, но тщеславная составляющая и раздутое эго, отметает подобный вердикт. Когда доживу, в этой реальности, до весны 1971 года, вмешаюсь в историю и докажу чего стою. А пока вновь разглядываю низкий потолок подвального помещения красного уголка, приподнятую сцену с трибуной, десятка три деревянных кресла, красное знамя, и обязательный портрет Ленина. Раз в месяц выходит на трибуну замшелый и никчёмный человечек, кладёт перед собой блокнот агитатора и читает местному контингенту лекции о роли партии в деле построения коммунизма. Политинформация называется.

Помещение и часть аппаратуры организовал Лёва Магазинер — прообраз будущего музыкального менеджера. Лёва носил усы с бородкой, очки в чёрной роговой оправе и напоминал Лейбу Давидовича Бронштейна, более известного советскому народу, как изменника и главного осквернителя партийной чистоты Льва Троцкого. На мой взгляд, этих деятелей объединяло не только семитское происхождение, но и кипучая энергия и жажда деятельности. Таких подробностей в мемуарах, оставшихся на жёстком диске в будущем, не было, пусть эти детали станут дополнением к приключениям по "коридорам времени".

Познакомились. Лёва представил брата Семёна — ритм-гитара. На клавишах музыкальный руководитель Олег Голубев, далее соло-гитарист Сережа Борзов, имя басиста запамятовал, пусть будет Максим, ну и автор этих записок, гость из будущего — поющий ударник Петрушевский Дмитрий Сергеевич. Аппарат пёстрый: усилки "кинаповские", колонки и вовсе самопал, гитары: болгарский "орфей", да пара несуразных образцов советского музпрома, плюс "кухня" с кожей на барабанах (пластик входил в моду, но являлся дефицитом). Обсудили репертуар, план репетиций. Договорились, что прибыль с выступлений забирает босс и закупает техническую часть, исходя из наших пожеланий. Я предложил назвать группу "Феникс". Вот так появился ещё один доморощенный и полный амбиций любительский рок-квинтет.

Бокс никуда не делся. Тренировки по расписанию, группа самбистов вернулась к себе на базу после ремонта, так что с Путиным больше не встречался, так шапочное знакомство рассыпалось не успев оформиться в крепкие отношения. Илья Матвеевич Никаноров — мой тренер, бывший член сборной РСФСР, полутяж, выделил меня оттого, что сам увлекался западным роком. Передавал магнитофонные катушки на запись, а я, в свою очередь, просил записать Алекса Политковского западные рок-группы. Когда выяснилось, что тренер с источником коллекции живут в одном доме, а "Феникс" репетирует в подвале, наши отношения с наставником приобрели дружескую окраску. Теперь Матвеич задерживал на тренировках и "ставил" удары, чем подкреплял опыт кулачного бойца. Обоюдовыгодное содружество, предполагало некоторое панибратство: иногда, с Никаноровым собирались у Сашки на квартире. Под роллингов или битлов, хозяин угощал рюмочкой другой пятизвёздочного коньяка, а то приносили с собой "Алазанскую долину" или другой доступный "сухарь". В такие моменты расслабухи, глядя на вращающиеся бобины магнитофона "Тембр", тянуло излить душу, раскрыться в узком кругу друзей, увы, малодушие обернулось бы необратимыми последствиями.