Удар током

— Мне без надобности. Свой "подарок" ни в коем случае не активируй, — Петрушевский споткнулся, — в смысле не включай и сотри пальцы. Благодарствую и прощай, братишка. Мир тесен, авось пересечёмся.

После визита к Балабану, Дмитрий выполнил вторую часть плана Соболева: доставил коробку в камеру хранения № 13 на Финляндском вокзале. Вспомнил, как на вопрос, что камера может быть занята, Соболев усмехнулся:

— Эта занята не будет, наберёшь код А400, откроешь бокс, положишь посылку и захлопнешь. Дальше не твоя забота…

После путешествия, Соболев помог выбраться из капсулы и сверля взглядом Петрушевского, как обычно молвил:

— С возвращением, Дмитрий Сергеевич. Как самочувствие?

— Вроде нормально, жаль не помню какая погода стояла в том месте куда ты меня отправил. Ну, что, я свободен на сегодня?

Петрушевский медленно спускался по лестнице к гардеробной. В голове стоял вопрос: что за комбинацию затеял Соболев. Это встреча с дачным террористом, два взрывных устройства, камера хранения на Финлядском и адрес на Рижском проспекте. За всеми приготовлениями стояло что-то страшное. Петрушевский на уровне интуиции догадывался, что втянулся в цепочку событий с фатальными последствиями. Сейчас клял себя за малодушие, ведь варианты были, например удалить запалы или вовсе выбросить коробки. И совсем уж просто, не навещать старого зека Балабана. Но тут вспомнил про собственный план, который поставит крест на страшных комбинациях Соболева и на душе отлегло. Осталось всё объяснить и договориться с Федей.

44. Исповедь

На улице кружились снежинки и попадали на разгорячённые лицо. За проходной нетерпеливо топтался взволнованный Чистяков.

— Дима, Соболев всё знает! У тебя-то как? Во время запуска я смотреть в твою сторону боялся.

— Злой как чёрт. Меня открытым текстом прищучил за ложь о тебе. Предлагаю двинуть в "Метрополь", место проверенное, там и поговорим.

Поехали в центр на метро. С пересадкой вышли у Гостиного Двора и уверенно двинули в ресторан. Тут Петрушевский чувствовал себя как рыба в воде. В заведении перерыв на перекрытие, но Дмитрий Сергеевич договорился с официантом и тот провёл в малый банкетный зал на втором этаже. После нескольких рюмок под знаменитые киевские котлеты, товарищи расслабились и стали изливать душу. Разговор являлся как бы продолжением дискуссии, начатой ещё на даче, а объектом тот же злой дух — Соболев.

— Представляешь, сегодня отказался выполнять его установки, но этот гад прижал компроматом из прошлого. Я кое-как выкрутился и обещал подчиниться. И сделал, будь он неладен. Сказать по правде теперь боюсь этого человека, а считались друзьями. Но диктаторские замашки сильно достали, но теперь есть основания бояться за свою жизнь, я для него, после сегодняшнего скандала, отработанный материал. А знаешь, что от меня требовалось? Найти одного уголовника забрать у него взрывчатку и отнести в камеру хранения. Мало того, заплатить этому типу, чтобы тот подбросил тротил в квартиру. В жизни бы не признался, но держать в себе не могу. Такими темпами скоро заставит устранять недругов или неугодных. Не сомневаюсь, у бывшего офицера КГБ врагов немало. Жаловаться некуда, в журналистов и телевидение, не верю. Этот узнает от своих покровителей раньше, чем дело получит огласку и просто избавится от меня. Федя ты чего?

Перепуганный Чистяков слушал с расширенными от ужаса глазами и силился что-то спросить. Видно как приятель потрясен рассказом Петрушевского.

— Дима, а номер ячейки не тринадцать?

— Ну да, тринадцать, код А400. Эти числа долго не забуду.

Чистяков всхлипнул и махом выпил рюмку, налил ещё и снова осушил. Балагура и добродушного помощника Соболева было не узнать. Страдание на лице было искренним, учёный настолько подавлен, что взял себя в руки и заговорил лишь после третьей подряд рюмки. Морщась, выдавливал слова покаяния, которые жгли учёного. Словно прихожанин на исповеди избавляется от страшного земного греха, Чистяков выплёскивал жуткую правду на изумлённого Петрушевского: