Удельный князь

— А то и не сокол вовсе. Рюрик, пращур наш, из династии Скъёльдунгов, князей датских, что род ведут от сына Одина, Сигрлами и вран знак их, вековечный. Рюрик ведал про то, а Владимир дабы грекам не перечить взялся знак соколом именовать, ибо митрополит поведал ему, что птица сия служит предвестником несчастий, символизирует сатану и грех.

— А разве не так?

В ответ я пожал плечами и отпил глоток терпкого вина:

— У страха глаза велики. Нам ли несчастий боятся и слушать предрассудки византийских чернецов?

Князь прищурился, взгляд его блеснул сталью:

— Опасную игру ты затеял, сродственник. Про бой у острожка наслышан, да, в своём праве был. Однако же, утром донесли про то, как ты Белёв на копьё взял. Ведовством чёрным! — повысил голос князь.

— На холопов своих орать будешь! — не остался я в строне и взял тон повыше. — Прежде чем чернь слушать, спросил хотя бы. Ужель не слыхивал про зелье огненное? Порохом оно зовётся и варят его из индийской соли, угля и серы. Оно почитай сотню лет известно монголам, да и фряги с франками вовсю им пользуются. Зельем сим и подорвал стену. Тебе ли не знать, что стены Белёва куда круче, чем у прочих градов. Так на кой попусту дружину класть, обжигался ужо.

— Да не про стены речь. Ты што с боярином сотворил? На копьё его детинец взял, твоё право. Но судить и повесить! Да прирезал бы где, и все дела. Ужель не понимаешь, ты боярство родовитое супротив себя настроил. А они наша надёжа, руки наши.

— Ваши.

Князь уставился на меня непонимающе.

— Ваша говорю надёжа и руки, не мои. Мне бояре без надобности.

— Как так без надобности? А кто же холопами будет володеть, кто дружины в бой поведёт?

— Дружины в бой воеводы и головы сотенные ведут. Бояре, может и были ранее ратниками добрыми, ныне зажрались и токмо о мошне думают. А холопы мне без надобности, не будет у меня холопов вовсе.

— Мстислав! — вскричал князь. — Не разумеешь, что глаголишь! Не можешь ты бояр судить! Ты князь изгой ныне, а права такого и у великого нет. Поперёк Правды Ярослава идёшь!

— Пошто взбеленился то, Василий? Будто твоего боярина казнил. И не боярина я казнил вовсе, а холопа и татя, коего от пояса отрешил.

— Как так отрешил? — Василий Пантелеймонович растерялся, вся его напористость куда-то сдулась. — Кто же тебе таковое право дал.

— А кто им вотчины давал? Кто их из обычных воев в боярство жаловал? Не мы ли? Как дали, так и заберём.

— Не можно такого. Не можно.

— Да брось, — я махнул рукой. — Пращуры наши всегда, коли треба, по-свойски вопросы с ними решали. А за то, что сделал, мне ответ держать перед дядей, не тебе. Лучше сказывай, как тама наши дела. А то, знаешь ли, слухи идут, будто ты бежать собрался.

Князь залпом выпил стакан, плечи его опустились, рукою обхватил лицо замахав головою.

— Ужель не знаешь ничего?

— Откуда мне знать, азм с князьями да боярами давно не общаюсь. Всё больше в острожке сижу. Ко всему сказывал ешо в прошлый раз, что памяти от поруба лишился.

Он откинулся к стене и, закатив глаза, начал рассказ:

— После смерти отца моего, дядья Андрей Мстиславич и Тит Мстиславич поехали в Сарай, а тама лжой и наветом вымучили у Узбека ярлык на Козельское княжество, что отец мне оставил. Понимаешь, МНЕ! Разве хотел я взять стольный град? Нет. Разве право на стол княжеский оспаривал? Нет. Аки пса хотели выкинуть, а в корм дать малый град Мощин. И како такую поруху стерпеть можно?

— Постой, князь, а разве Узбек царь ярлыки на уделы даёт? Разве, не старшего князя сие право?

— Подлость в том, что Козельск они в список градов вписали по подлогу, будто и не было удела вовсе, будто бы отец не оставил град сей с окрестностями мне в корм и володение.

— Ужели подлогом удела лишили?! Сие есмъ злодейство великое.

— Об чём и толкую. Ужо от дядей такого свинства не ожидал. А дальше что было, и сам ведаешь. Козельск отбил, а после пошёл на Карачев и в честном бое дядю Андрея Мстиславича живота лишил.

— А чего же ты в Карачеве не остался?

— Остался, да токмо Тит побежал с ярлыком к баскаку, а тот пригрозил, что приведет две тысячи кованой рати да коломенский полк Калиты. А супротив такой силы…

Василий ссутулился ещё больше опрокинул залпом ещё фужер:

— Беда не приходит одна, князь. Когда дядин детинец брали, вои мои по дурости стрелою побили Елену, жинку его.

— Бывает.

Он поднял ко мне вымученное лицо:

— Ужель не ведаешь, что она дщерь Гедиминова, а муж сей такого не спустит с рук. Меж двух огней попал азм, окромя бегства с родной земли и не осталося ничего.