Удержи меня, если сможешь

— Люблю тебя, моя мартышечка, — произносит тихим голосом, прижимаясь лбом к моему лбу.

Попрощавшись с Орловым, выхожу из машины и иду к подъезду. В голове слишком много мыслей. Больно. Обидно. Приблизительно понимаю, что сейчас ощущает подруга, а потому щемит за грудиной, горло стягивает невидимым обручем. Трудно пережить измену, но это возможно. Поначалу будет казаться, что никогда не простишь. Злость. Ненависть. Желание сделать больно в отместку. Все это я тоже чувствовала, да. Но время действительно лечит, как бы не звучало банально и смешно. С годами озираешься на печальное прошлое и смотришь на него будто по-новому. Больно? Уже не очень.… Кажется, ничего и не было, а может быть, это просто хочется все забыть.

На пороге квартиры меня встречает Анька. Заплаканная вся, замученная. Обнимаю подругу за плечи и позволяю ей устроить плач Ярославны. Я же жилетка, в которую можно плакать, ведь зачем еще нужна женская дружба?

Немного успокоившись, Аня зовет меня в спальню и показывает на ворох одежды, лежащий на полу посреди комнаты. Я не могу поверить собственным глазам, а потому подхожу ближе и опускаюсь на корточки.

— И зачем ты это сделала? — мой голос спокоен, но на самом деле хочется громко смеяться.

— А пусть не приходит за своими вещами! Видеть его не хочу!

— Ну да, — понимающе киваю головой. — Поэтому ты решила порезать шмотки на лоскутки… Ань, почтой было отправить — не судьба?

— Да пошел он! Почтой, — закатывает глаза, — а вот не буду.

— Да уже и не надо

Аня на какое-то время замолкает и даже умудряется мне рассказать, как этот Мудилович пришел сегодня домой под утро, сложил в дорожную сумку только самые ценные вещи и сказал, что поживет у мамы. Взрослому мальчику понадобилась пауза.

— И все?

— В смысле? — подруга хлопает глазами, глядя на меня непонимающим взглядом. — Этого мало, Сонь?

В ответ пожимаю плечами.

Я не могу…

Если Анатолий не рассказал, то и я не могу! Не могу умышленно сделать больно человеку, которого люблю.

Эгоистично? Наверное, да. Но это мы все такие умные, пока размышляем со стороны, а по факту… У меня трясутся руки и мандражирует сердце стоит только представить, что будет с Аней потом, когда она узнает обо всем.

Ближе к вечеру я оставляю подругу одну, убедившись, что она успокоилась. Вызываю такси и, ощущая в теле усталость, широко зеваю. Прошлой ночью я плохо спала, да и вообще, если рядом Орлов, то о сне можно забыть. Поэтому я почти засыпаю прямо на заднем сиденье в такси.

Рассчитавшись за поездку, топаю к подъезду. В голове пусто. Хочется поскорее принять душ, смыть с тела усталость и на боковую с любимой подушкой. Я только подхожу к подъезду, шагая на каком-то автопилоте, а сзади раздается мужской голос.

— А добрый вечер, София Аркадьевна, — низкий баритон пробирает до дрожи.

Медленно оборачиваюсь, и надо же такому случится! На скамейке сидит мой любимый босс.

— Дмитрий Викторович? — брови ползут вверх, а на лице застывает маска удивления. — А что вы здесь делаете, м?

Викторович загадочно улыбается. Даже в тусклом свете уличных фонарей я вижу его чеширскую улыбку и ряд белых зубов.

— Тебя жду, — отвечает запоздало, а я топаю ему на встречу и, остановившись напротив, выпадаю в осадок.

— Вы пили? — морщу нос.

— Рядом стоял.

— Где?

— Когда пили, — глотает смешок, — да шучу я, Мартынова. Пил.

— Угу. Зачем?

— Повод есть.

— Это я поняла. Повод какой?

Скрестив на груди руки, жду, что ответит любимый начальник, но он… Делает шаг вперед, берет меня за запястье и таким тихим голосом:

— Сонь, пригласи меня на кофе, а? Паршивый день. От меня сегодня жена ушла…

Глава 31. Я же не выдержу

— Дмитрий Викторович, — склонившись над боссом, трясу его за плечо, — просыпайтесь.

Не просыпается!

Черт, черт…

Схватив за руку, тяну Доманского на себя, но он такой тяжелый, что не сдвигается ни на сантиметр. Прикусив палец, думаю, что делать дальше, но на ум ничего не приходит. И как я могла оказаться в этой дурацкой ситуации — не понимаю. Босс напросился на кофе, и я даже хотела отказать, но он так просил, хлопал своими длинными, черными ресницами, умоляя о снисхождении. Впустила и какого лешего, а? Пока я готовила на кухне кофе, Викторович умудрился лечь на мою кровать и заснуть.

— Доманский, ну ты и козел, — ору на ухо и от бессилия стучу кулаком по мужскому плечу. Не реагирует гад. Храпит так, что уши закладывает.

Соня, ты фантастическая идиотка. Пустить в дом любимого босса. Для чего?

Я не успеваю ответить на вопрос внутреннего голоса, как на всю квартиру раздается знакомый рингтон: «Если хочешь давай, себя на всех раздавай. Если ты не мужчина, а Wi-Fi».

По спине бежит мороз. Сердце делает кульбит, а затем быстро стучит прямо в горле. Страх? Нет. Какое-то мерзкое, отвратное чувство, будто я — настоящая преступница, которую окружили со всех сторон полицейские. Попалась, да.