Удержи меня

– Я сегодня в ночь, – пробормотал он, поглаживая меня по спине. – Как же я мог не приехать к тебе, Машка, о чем ты говоришь? – его рука украдкой переместилась мне на живот и замерла там, словно прислушиваясь. – Господи, ты такая худая стала, живот к позвоночнику прилип. Нельзя же так! – Даниил отстранил меня чуть-чуть, поправил волосы. – Может, пойдем в холл, посидим? Или на улицу выйдем, пройдемся, там сегодня тепло? Хочешь?

Я согласилась.

Мы бродили по дорожкам вокруг диспансера, и Данька поддерживал меня под руку, то и дело останавливался и притягивал к себе, чтобы поцеловать.

– Даня, хватит! – отбивалась я, но он все равно ухитрялся прижаться губами к моей щеке, к носу или к губам.

– Ты не представляешь, Машуля, какой я сейчас счастливый! Наконец-то все как-то утрясется, и мы с тобой сможем жить вместе, – возбужденно говорил он, а мне становилось смешно и страшно одновременно. – Машка, а кого мы с тобой ждем? – вдруг спросил Даниил, и я не сразу поняла, о чем он.

Я не думала о ребенке вообще, просто заставила себя не думать, не воспринимать его как часть себя. Я ждала решения врачей, и только с того момента, как мне скажут, что все в порядке, я позволю себе думать об этом малыше. Не раньше. И тут Даниил со своим вопросом… Я остановилась и подняла на Городницкого глаза:

– Я прошу тебя – не надо сейчас…

– Все-все, не буду, не буду! – он как-то слишком уж поспешно согласился, прижал меня к себе. – Молчу. Хочешь, я пойду с тобой к Пашке?

– Зачем?

– Поговорить. Я знаю, он обещал тебе сегодня результаты сказать.

– Нет. Я пойду одна. А ты повезешь Максима в больницу, я звонила Катерине, она будет вас ждать.

Даниил помолчал, словно взвешивая что-то, а потом вздохнул:

– А совместить два процесса – никак? Ты пойми, твое здоровье касается и меня тоже.

Но я отрицательно покачала головой, взяла его под руку и потянула в сторону приемного отделения:

– Идем, мне пора возвращаться. А тебе пора ехать.

– Я позвоню тебе, когда освобожусь, и заеду перед дежурством, – целуя меня на крыльце приемного, пообещал Данька.

– Зачем такой крюк закладывать? – попробовала возразить я, но он не согласился:

– Я сказал, что приеду. Тебе привезти что-нибудь?

– Яблок, – улыбнулась я.

Я стояла на крыльце до тех пор, пока его машина не скрылась за больничными воротами, а потом побрела в палату.

…Катерине я звонила утром, до того, как пойти на завтрак. Она удивилась – завтра я должна была выйти на работу, и вдруг звоню и сообщаю, что лежу в больнице, причем не говорю, в какой.

– Что ты разводишь тайны Мадридского двора? – недовольно поинтересовалась шефиня. – Залетела, что ли?

– Нет.

– Значит, ты надолго?

– Видимо, да. Кать… если тебе нужен человек, то ты не стесняйся, увольняй меня, потому что в ближайшее время из меня работник никакой… – начала я, но Сорвина перебила:

– Чушь не пори! Лечись, сколько надо, ничего страшного. Я твою зарплату матери твоей завезу сегодня, хорошо? Тебе нужно что-нибудь?

– Катюш, я и звоню, собственно, поэтому… Помнишь Даньку Городницкого?

– Ну, еще бы! – засмеялась Катерина. – Такой красавчик!

– Кать, у него сына собака порвала сильно, все лицо. А заштопали, как попало. Ему всего семь лет…

– Машка, а без длинных, жалостливых речей? – снова перебила меня Катька. – Он может мне перезвонить сегодня? Мы все решим, что я, деревянная совсем, чтобы ребенку не помочь?

– Спасибо, Катюша.

– Да не за что! Ты сама поправляйся.

Положив трубку, я испытала облегчение. Было ощущение, что таким образом я старалась избавиться от чувства вины перед сыном Даниила. Но как можно загладить то, что мы сделали? Меня мучила совесть не перед женой – перед ребенком. Точно так же, как мучила совесть перед собственной дочерью. Мне предстояло еще одно непростое испытание – если вдруг окажется, что мне можно рожать, я, разумеется, оставлю этого ребенка, и тогда придется объясняться с Юлькой по этому поводу. И как она воспримет это – большой вопрос.

Я не знаю, почему вдруг решила не делать аборт… Возможно, потому, что мы с Даниилом уже однажды решились на подобный шаг, и раз теперь все повторилось, то не разумнее ли будет исправить ту свою ошибку? Кто знает – а вдруг это шанс, отпущенный нам свыше?.. И если мы в этот раз поступим так, как надо, то, возможно, все в нашей жизни наладится и пойдет по-другому?

Я соврала Даниилу. Решение родить ребенка созрело у меня ночью, просто я боялась озвучить его, боялась сказать вслух. Но даже если Лаврушин вдруг скажет, что этого лучше не делать, я все равно поступлю по-своему. Пусть даже за это мне придется расплатиться своим здоровьем. Слишком много мы наворотили в своей жизни, Даниил и я, и большую часть уже не исправишь, так пусть на нашей совести не будет еще одного нерожденного ребенка. Мне почему-то казалось, что это непременно будет девочка, дочка. Девочка, похожая на Даниила – темноволосая и кареглазая, совсем не такая, как моя Юлька.

Спустя девять месяцев

Даниил.