Удивительная жизнь Эрнесто Че

Каждый год 16 декабря Йозеф впадал в беспокойство и тоску. Это был день рождения Мартина. Ему исполнится пятнадцать, нет – шестнадцать лет… В начале ноября в душе Йозефа просыпался гнев, и он, всегда такой приветливый и любезный, мог сорваться, наговорить резкостей. Чем ближе была роковая дата, тем хуже ему становилось. Вечером 16-го они не праздновали, только ставили на стол еще одну тарелку. Слова не требовались, это был знак – мы не забыли, он по-прежнему с нами. Йозефу хотелось думать, что сын тоже помнит, как жил в Праге, и скучает по отцу и сестре. Он не мог знать, как Кристина объяснила мальчику причину их разлуки, и каждый год поздней осенью ненависть отравляла ему кровь хуже смертельного яда.

16 декабря 1959 года одиннадцатилетняя Хелена неожиданно спросила:

– Мы когда-нибудь увидим Мартина?

– Конечно, дорогая.

– Ты правда в это веришь?

– Однажды мы снова будем вместе.

В новогоднюю ночь 1957 года Йозеф пригласил Терезу на вальс:

– Помнишь, как мы танцевали в молодости?

– Словно это было вчера.

– Ты все так же чудесно двигаешься.

– Ты тоже.

Тереза была прагматичной и умной женщиной, она искренне любила Йозефа, но не настолько, чтобы погрести себя в глуши вместе с ним. По ее настоянию Йозеф оставил за собой пражскую квартиру, и она курсировала между Каменице и Прагой, объясняя, что бесконечно долгие зимние ночи действуют на нее угнетающе (впрочем, романтические летние месяцы она тоже не любила). Йозефа отлучки Терезы раздражали, он утверждал, что это идет во вред работе санатория.

– Принимай меня такой, какая я есть, Йозеф, и не требуй слишком многого. Ты ведь помнишь, мне и София не очень нравилась. Я жить не могу без Праги, в любом другом месте мне не хватает воздуха.

В 1963 году Людвик сдал экзамены на степень бакалавра и записался на факультет журналистики в Карлов университет, поэтому Терезе пришлось чаще бывать в столице.

– Не могу же я оставить сына одного! – говорила она.

Со временем Йозеф привык к жизни на два дома и даже стал находить в этом преимущество: никто не мешал ему общаться с Хеленой. Они ужинали вдвоем в огромной столовой, наслаждаясь обществом друг друга, так что трапеза иногда затягивалась на два часа.

– Тебя не огорчает отъезд Людвика?

– Он учится.

– Вы редко видитесь.

– Общаемся во время каникул.

– Может, хочешь вернуться в Прагу?

– Ни за что, там слишком шумно.

– Я полагал, вы строите планы на будущее…

– Знаешь, Йозеф, современные девушки не верят в прекрасных принцев. Я хочу работать и получать удовольствие от жизни, а не заводить семью.

– И чем же намерена заниматься моя дочь? Ты как-то говорила, что хочешь поступить в Школу кино и телевидения?

– Я не уверена, четыре года – это очень долго.

– Когда мы посмотрели «Любовь блондинки»[117], ты заявила, что тебя интересует режиссура. Мне нравится эта мысль, я тебе помогу.

– Знаешь, чего еще я хочу? Стать актрисой… В чем дело, Йозеф, что я такого сказала, почему ты так на меня смотришь?

Сурек был крайне обеспокоен состоянием Рамона и по три-четыре раза на дню спрашивал Йозефа, как идут дела.

Рамон Бенитес Фернандес неделю находился между жизнью и смертью, температура не снижалась, временами его била дрожь, он стучал зубами, метался по кровати, пытаясь вырвать иглу капельницы. По ночам Рамона терзали жестокие приступы кашля, лишавшие его остатков сил. Первостепенной задачей Йозефа было облегчить дыхание пациента, он прописал ему уколы кортикостероидов против астмы и хинин внутривенно, чтобы справиться с лихорадкой.

Он взял мазок крови, чтобы установить уровень паразитемии, и словно бы вернулся на двадцать пять лет назад: эту методику он использовал в Алжире. Уровень плотности паразитов оказался аномально высоким, и Йозеф предположил, что его пациент заразился в Центральной Африке. Распространенный там малярийный комар Falciparum[118] устойчив к хинину, и провакцинировать население не представляется возможным. Йозеф был бессилен без хлорохина, но по неизвестным причинам поставки пришлось ждать долгих семь дней. Сурек по несколько раз на дню звонил начальнику Центрального аптечного управления, но угрозы ничего не давали: лекарство везли из Швейцарии.

– Вы же знаете, профессор, – объяснял лейтенант Йозефу, – у нас в стране люди малярией не болеют, поэтому и нужды в этом препарате нет.

Сурек сделал еще несколько звонков, и лекарство наконец доставили дипломатической почтой. Йозеф хотел связаться с Институтом Пастера, поговорить с Сержаном или с кем-нибудь из знающих врачей, чтобы получить рекомендации по методике лечения, поскольку ничего не знал о доксициклине[119] (препарат появился совсем недавно). Сурек связался с Прагой и через день – еще один потерянный день! – получил отказ: «Разбирайтесь сами…» Йозеф возмутился, но Сурек оборвал его: «Настаивать бессмысленно!»

Контрольная кардиограмма Йозефу не понравилась, но он рискнул, дал пациенту максимальную дозу хлорохина, и через два дня вспышку малярии удалось подавить.

У постели Рамона посменно, по два часа, дежурили Леа, Тереза и Хелена, иногда с ним сидел сам Йозеф.