Удивительная жизнь Эрнесто Че

Я аргентинец, но я забыл Аргентину. Я покинул родину так давно, что, кажется, был тогда другим человеком, да и жизнь была другой. За двенадцать лет я вернулся на родину только раз, всего на несколько часов, и не видел ни членов семьи, ни город, который так люблю. Буэнос-Айрес – олицетворение танго, а я – «плохой» аргентинец. Потому что не умею танцевать. Сегодня рядом со мной мало друзей-аргентинцев – настоящих друзей, братьев, а не просто знакомых. Я часто говорю, что стал иностранцем в собственной стране, оторвался от корней, сознательно отдалился. Считал, что там борьба лишена смысла. Почему я так мало думал о родной земле? Почему отдал ее на откуп реакционерам и военщине? В молодости я мало интересовался политикой и взирал со стороны на демонстрантов и протестующих студентов. Я жил со странным, довлеющим над всеми остальными чувствами убеждением, что Латинская Америка – континент нищеты, угнетения и жертв империализма, там было за что бороться, но я оставил это другим. Их уничтожили легко и просто, потому что мы их бросили. Мы могли бы сделать в Аргентине то же, что удалось совершить на Кубе. Наше следующее сражение произойдет в Аргентине – страна созрела для перемен, у нас все получится.

Йозеф не мог скрыть недовольства, Хелена понимала, что рассердила отца, и тоже злилась. Йозеф взял за правило не давать волю гневу, если ему что-то не нравилось в поведении жены или дочери, и в большинстве случаев не выдавал своих чувств. Гнев испарялся, а с ним и причины изводить себя и ссориться со своими женщинами. Йозеф хотел мира и покоя в семье и старался всячески оберегать ее от мелких каждодневных раздражителей. Он считал, что на свете ничтожно мало вещей, из-за которых стоит портить себе жизнь.

Этим вечером раздражение читалось на его лице, он сидел, поджав губы и положив кулаки на стол, а Тереза всеми силами пыталась предотвратить взрыв – говорила не умолкая, пересказывала свежие сплетни о жизни кооператива: Мирослав застукал Магду в постели с Милошем.

– Средь бела дня, представляете?

Возможно, гроза и прошла бы мимо, не реши Хелена высказаться:

– Да за кого себя принимают эти тупые крестьяне? Неужели до сих пор не поняли, что жены – не коровы и не собаки, которым можно отдавать приказы?

Все миротворческие усилия Терезы пошли прахом. Йозеф побагровел от гнева.

– Довольно! – воскликнул он и шваркнул кулаком по столу, едва не пролив суп. – Предупреждаю, я больше не желаю, слышишь – не желаю! – чтобы ты выходила из дому с господином Бенитесом. Его я на ключ запирать не могу, хочет гулять – на здоровье, но без тебя!

– Я просто пыталась помочь, он выглядел таким потерянным.

– Ты не должна вмешиваться. Пусть его сопровождает Сурек или телохранитель. Сведи общение с ним к минимуму, так будет лучше и для тебя, и для всех нас.

– Ты же сам просил поддержать его! У меня были дела поважнее и поинтересней, уж поверь!

– Ты принимаешь в нем слишком большое участие, это никуда не годится.

– Не разговаривай со мной как с ребенком, Йозеф! Я скоро стану совершеннолетней, так что не командуй.

– Пока мы живем вместе, ты будешь подчиняться моим правилам.

– Могу завтра же уехать в Прагу.

– Я прошу об одном: держись подальше от этого человека.

– Я сама решу, что хорошо, а что плохо, и не указывай, как мне себя вести!

Хелена вскочила и в сердцах швырнула салфетку на пол. Йозеф мгновенно остыл, но она уже распахнула дверь, чтобы уйти. На пороге стоял Рамон.

– Чего вам? – раздраженно спросила она на чешском.

– Говорите по-французски, мадемуазель. Я стучал, никто не ответил. Наверное, не услышали из-за криков. Ничего не случилось?

– Вам что-нибудь нужно?

– Вечера тянутся ужасно долго, мне скучно, поговорить не с кем – по-настоящему поговорить, понимаете?

– Входите, мсье Бенитес, – сказал подошедший Йозеф и доброжелательно улыбнулся.

– Прошу вас, зовите меня по имени.