Удивительное путешествие Полисены Пороселло

Разумеется, мне стало любопытно – а вдруг моя история похожа на твою? Но ведь первая Лукреция не исчезла без следа, как первая Полисена. Она умерла в своей колыбели, на глазах у матери. В этом нет никаких сомнений. Порывшись еще в приходской книге, которую мы тогда просмотрели в спешке, я сама обнаружила запись о ее смерти. Мало того, могильщик, предавший ее земле и высекший имя на надгробном камне, Евгений Бальзок, был дальним родственником ее родителей, который спасся от чумы и мог все это подтвердить.

Никто как ты меня не поймет, если скажу, что узнав, что я найденыш, я тут же начала фантазировать на тему своих родителей.

– На мне были какие-нибудь отличительные знаки? – спросила я у извозчика, вспоминая твою шкатулку, рыбку и все остальное.

– Понятия не имею, – ответил тот. – Я даже не знаю, где они тебя нашли – на обочине дороги или на пороге монастыря. Надо бы поинтересоваться у того, кто принес тебя в дом Рамузио.

Я боялась, что этот человек умер, как и все обитатели Болотиса. А оказалось, что это был знаешь кто? Единственный оставшийся в живых, Евгений Бальзок – могильщик, похоронивший когда-то Лукрецию номер один.

Разумеется, я не успокоилась, пока извозчик не проводил меня к этому Евгению, который жил в деревне между Болотисом и Особесом.

Евгений – старый чудак, он живет один и ни с кем не общается. Выходя из дома, он осматривается в панике, будто кого-то или чего-то боится. Несмотря на это, в деревне его все любят, хоть и считают чокнутым.

Когда извозчик объяснил ему, кто я такая, Евгений, задрожав, принялся рыдать. Потом пролепетал:

– Невозможно! Не верю, докажите мне.

А ведь это я явилась требовать от него доказательств!

К счастью, в этот момент я вспомнила о медальоне. Я всю жизнь была уверена, что на нем изображены Тереза и Эгберт Рамузио. Но, по-видимому, ошибалась. Он благополучно висел на шее вместе с другими подвесками. Я показала его Евгению, который сразу же его узнал.

– Но оправа была из золота и рубинов! – воскликнул он. – Кто-то сменил ее. А вот миниатюры – те же самые, что были у тебя на шее, когда я, услышав плач, вытащил гвозди из гробика…

Ты поняла, Полисена? Догадываешься, о чем речь?

– Я уехал на заработки в Маломир, – продолжал рассказывать Евгений, – так как эпидемия при дворе сулила неплохие деньги. Ежедневно хоронили по семь-восемь человек, и мы, могильщики, неустанно трудились. Однажды королевский педиатр послал за мной и передал мне закрытый гробик.

– Я слышал, ты откуда-то из Болотиса, – сказал он. – Этот маленький покойник – сын бельевщицы, умершей неделю назад, а она как раз из тех краев. Последней волей бедной матери было то, что если ее ребенок тоже умрет, чтобы его похоронили в родном краю.

Он дал мне денег и велел закопать маленький гроб на кладбище в Болотисе. Вы, небось, думаете, что я должен был догадаться – в этой просьбе что-то нечисто. Доктор даже не назвал имени бельевщицы, да и я не знал ни одной землячки, которая бы уехала работать в королевские гладильни. Но в те дни во дворце царила такая суматоха, что самые странные вещи казались абсолютно нормальными.

Я сел на коня, привязал гроб к седлу и тронулся в путь. К ночи я отъехал далеко от города, как вдруг услышал звуки, от которых кровь застыла в жилах: из маленького деревянного гроба послышался плач покойника. Он был слабым и тихим, как будто плакал бледный призрак.

Я мгновенно снял гроб с седла и при помощи ножа вырвал гвозди из крышки. И как раз вовремя, так как малыш, еще живой, мог задохнуться! Я поднял его, обхватил руками, энергично хлопнул по спине, и он закричал, позволяя войти в легкие чистому воздуху. Я растер ему заледеневшие ручонки и дал попить воды из фляжки, прикрепленной к седлу.

Ребенок был слишком хорошо одет для сына прислуги. Его платьице было из розовой парчи с маленькими жемчужинами. На шее у него висел золотой медальон в оправе из рубинов.

Представляешь, Полисена, в каком шоке я была от этих слов! Я уже начала кое о чем догадываться, когда Евгений говорил о странном поручении придворного педиатра. Но это могло быть обычным совпадением. Но когда речь зашла об одежке, расшитой жемчужинками… Можешь в такое поверить? Оно было всегда при мне, все эти годы, и я одевала в него Казильду каждый раз, как ставила салонную сценку… Старый мерзавец Жиральди, наверное, оторвал жемчужины на продажу, когда я была маленькая, а медальон обменял на латунный. Не знаю, в каком таком порыве щедрости он оставил мне миниатюры – настоящие портреты моих родителей в молодости. Но это были не Рамузио, а король с королевой.

Словом, на этом месте рассказа я уже в точности знала, кто я такая. Да, Полисена, в это трудно поверить. Но твоя подружка Лукреция никакая не дочь покойных крестьян и даже не найденыш, а самая что ни на есть принцесса, наследница престола, настоящая Изабелла, единственная родная дочь покойного короля Медарда и королевы!

Кстати, я не младше вас с Изабеллой, как мы всегда думали. Я ваша ровесница. Когда Жиральди прочел запись в приходской книге Болотиса, там уже было пятно, помнишь? Из-за него невозможно было прочесть дату, а сам он так плохо разбирался в детях, что дал мне всего два года, в то время как на самом деле мне стукнуло четыре.

А потом он так скудно меня кормил, что я плохо росла. Вот почему я достаю тебе только до уха, хотя мне двенадцать лет, как и тебе.

Но вернемся к моей «смерти» в Маломире, когда я была в пеленках.

Судя по всему, впавший в панику доктор ошибся диагнозом. Наверное, у меня был обморок или упадок сил. А он, бедняга, испугался, что я умерла и мой отец казнит его, поэтому поспешил убрать с глаз долой «труп», чтобы положить в колыбель в форме аиста тебя.

К счастью, крышка гроба пропускала немного воздуха. Поэтому я не умерла от удушья, и меня смог расслышать добряк Евгений Бальзок.

Евгений не понял, что спас жизнь самой принцессе. (Более того, он узнал, что я девочка, позже, уже отдав меня супругам Рамузио.) Однако он догадался, что за ложью педиатра скрывалась интрига, которая могла стать опасной. Он не хотел во что-либо вмешиваться и, вместо того чтобы вернуть меня во дворец, продолжил свой путь в Болотис. А доктору сообщил, что похоронил гроб в деревне, и это не было неправдой, так как он все же похоронил гроб, правда, пустой. А меня отдал семье Рамузио, которая меня выходила – ведь я была тяжело больна. Забота моей доброй приемной матушки смогла сделать то, чего не удалось лекарской науке. Я выздоровела, и Рамузио воспитали меня как свою дочь, назвав Лукрецией в честь покойной девочки. Надо сказать, мне очень нравится это имя, несмотря на то, что такого не было во всей династии Пичиллони.

Тереза Рамузио сохранила медальон, что был у меня на шее, а также припрятала среди своих вещей розовое платьице с жемчужинами.

Продолжение этой истории тебе уже известно. Мне было всего лишь четыре года, когда вспыхнула эпидемия чумы и мои приемные родители умерли, так и не рассказав ничего о моем прошлом. Жиральди забрал меня к себе и отобрал те немногие вещи, которые мне принадлежали. Но я думаю, что он считал меня крестьянской дочерью, потому что догадайся он о чем-нибудь, то по своей жадности не упустил бы возможности как-нибудь это использовать.