– Не доверяйте тому, что на поверхности. Люди дурны. И мужчины и женщины. Но не все мужчины и не все женщины. Главное – уметь различать. Один кажется хорошим, а на самом деле он очень дурен; и рядом – пример обратного свойства. Про женщин можно сказать то же самое, но им гораздо чаще удается нас обмануть – ведь они нравятся нам. И мой гнусный облик тоже не должен вводить вас в заблуждение. Но вернемся к делу: мир наш – гнездо ядовитых змей. Лучше быть бедным и покрытым язвами. Тогда ты ни у кого не вызовешь зависти и ничья алчность не взыграет при взгляде на тебя. Понятно, что женщины не дарят меня своим вниманием. И одно вытекает из другого. Но что толку иметь богатства и женщин, если тебя вдруг возьмут и заколют кинжалом? Последние будут первыми.
– А не мог бы ты выражаться поточнее? Время не ждет. Какой именно мужчина и какая именно женщина дурны? Вдова Эпулона? Первосвященник?
– Они дурны. Очень дурны. Он – гроб повапленный. Она – Иезавель.
– Настолько дурны, что могли испачкать руки в чужой крови?
– Этого я утверждать не стану. Я ни о ком никогда не говорю плохо. Никого не сужу строго.
– А что домоправитель?
– Филипп лицемерен. Не знаю, дурен ли он. Двуличен, это наверное. Мог ли он предать своего хозяина? Вряд ли. Он обязан ему всем, что имеет, но у греков необузданный нрав. Временами они ведут себя вполне рассудительно. Потом вдруг их ослепляет страсть, и они способны растерзать собственных детей. Пьяницы, развратники и сладострастники. Вот они кто. Жадные до денег. А мужчины любят показывать публично свои срамные места.
– А сын Эпулона? Судя по всему, нрава он скверного?
– Отец плохо с ним обращался, во всяком случае Матфею всегда так казалось. Матфей легкомыслен и жесток. Когда был жив проклятый пес, он науськивал его на меня. Однажды пустил в меня стрелу. К счастью, промахнулся. Порой случается польза и от того, что у тебя одни кости…
– Которые я тебе сейчас переломаю, если ты не перестанешь ходить вокруг да около. И заразы не побоюсь… Мы ведь ударили по рукам. Выполняй свою часть договора или отдавай назад деньги.
С этими словами я схватил валявшуюся у края дороги ветку и помахал ею перед безносым лицом Лазаря. Выходка моя возымела свое действие, поскольку никто так не боится утратить свою целостность, как тот, кто ее лишен.
– Не бей меня, – взмолился он. – Я ничего больше не могу сказать, потому что больше ничего не знаю. Но есть один человек, который мог бы сообщить вам кое-какие полезные сведения. Вы найдете эту женщину в доме, что стоит по дороге на Иерихон, как только пройдешь лавку Ионы-гефянина, в некотором отдалении от города. Только не проговоритесь о том что это я вас туда послал, да и вообще не болтайте лишнего, ибо, хотя богачу Эпулону уже ничто не может причинить вреда, памяти его будет нанесен урон, если кое-какие тайны выплывут из тьмы. Ступайте же, солнце клонится к закату, и вам следует поторопиться. Мы оставили нищего Лазаря на дороге выкрикивать проклятия, а сами бегом пустились в ту сторону, где, по словам Иисуса, стоял нужный нам дом.
– А мы успеем? – спросил он.
– Не знаю, но уж во всяком случае ничего не потеряем, если попытаемся еще что-нибудь сделать.
– А объясни мне, раббони, почему Лазарь сказал, что последние будут первыми?
– Потому что он глупец. И не принуждай меня к разговору, ведь я болен и голоден, а мы так быстро бежим, что мне и помереть недолго.
Отыскивая дорогу на Иерихон, мы дважды чуть не заблудились, поскольку Иисус был еще слишком мал и легко путался, мне же казалось неосторожным спрашивать путь у кого-либо из встречных. Наконец мы увидали дом, чье расположение отвечало как описанию бедного Лазаря, так и моим собственным представлениям о месте, которое мы искали.
Дом стоял за чертой города, но не настолько далеко, чтобы до него было трудно добраться, и в ночные часы там было не опаснее, чем на дороге, где ты можешь разве что споткнуться о камень. Жилище было скромным, из беленого кирпича-сырца, в один этаж, с маленькими окошками и низкой дверью. Над притолокой имелись изображения в третьем помпейском стиле, грубовато исполненные, но вовсе не безобразные: птицы, фрукты и цветы. Эта деталь, наряду с другими ей подобными, указывала на то, что тут приложила руку женщина, хотя по местным обычаям это представляется чем-то неслыханным, поскольку здесь, равно как и во всем остальном мире, женщина занимается любыми домашними делами, но никогда никому и в голову не придет советоваться с ней относительно убранства жилища. В данном же случае дом, куда мы явились, хотя и был украшен, вне всякого сомнения, ради удовольствия мужчин, нес на себе следы женского вкуса, что сулило гостю покой и отдохновение.